Екатерина Медичи
Шрифт:
— Чем вы докажете, сударь, что пришли с миром к нашему собрату по ремеслу? Быть может, вы хотите его вздернуть, а от нас требуете, чтобы мы вам выдали его?
Лесдигьер снял с руки перстень и показал его нищему.
— Вот этот перстень должен доказать вам, что мы пришли совсем не с дурными намерениями, а как раз наоборот.
Нищий, склонив голову, покосился на кольцо с изумрудом и почмокал губами, то ли оценивая его, то ли о чем-то вспоминая.
— Где-то мне уже доводилось видеть подобную вещицу, — протянул он и показал кольцо своим товарищам.
Те подошли, посмотрели, и один из них, с черной повязкой на глазу,
— Ба! — неожиданно вскричал он. — Да ведь эта безделушка точь-в-точь похожа на ту, что у нашего Колена. Он говорил, что ее подарила ему одна знатная дама и сказала, что этот перстень в любое время откроет ему двери ее дома. И откуда у Колена такое знакомство?.. И «одноглазый» почесал в затылке.
— Мы живем в доме этой знатной дамы, — сказал Лесдигьер, — и пришли к вашему собрату по ремеслу по ее поручению.
— Это другое дело, — протянул третий нищий, одноногий, с костылем вместо ноги. — Эта дама — весьма щедрая особа, мы помним, какое богатство она отвалила нашему товарищу на днях. И коли дело идет без обману и это та самая, о которой вы говорите, сударь, то я готов сейчас же сходить за Коленом.
И он выразительно посмотрел на старшего. Тот кивнул в ответ, калека протянул ему костыль, развязал тряпку на бедре и как ни в чем не бывало бодрой походкой отправился куда-то в сторону улицы Сен-Марин. Вскоре он вернулся, рядом шел Колен.
Увидев его, Лесдигьер сорвал маску.
Колен изумленно и в то же время с улыбкой поглядел на него и воскликнул:
— Да ведь это же господин Лесдигьер!
При упоминании этого имени его трое друзей сбились в кучку и, отойдя на почтительное расстояние, молча и с восхищением воззрились на человека, рыцаря чести и шпаги, которого знал и о котором говорил весь Париж.
В те времена имя бойца, которому в поединках не было равных, было у всех на слуху и вызывало священный трепет у любого, стоило его произнести. Но если шпаги Лесдигьера боялось первое сословие, предпочитая не видеть ее обнаженной, то у нищих и обездоленных он вызывал глубокое уважение, граничащее с идолопоклонством.
— Скорее рассказывай, удалось ли тебе еще что-либо узнать! — воскликнул Лесдигьер, который сразу же вспомнил того нищего, с которым повстречался однажды вечером два года тому назад у церкви Сент-Андре и благодаря которому познакомился с миланцем Рене.
Колен рассказал, что баронессу увезли из монастыря Нотр-Дам и переправили в обитель Раскаявшихся грешниц. Когда она выходила из кареты, то еле держалась на ногах, ее поддерживали с двух сторон под руки две монашки. На лице Камиллы видели ссадины и кровоподтеки, возможно, это были следы побоев или пыток, вместо платья на ней была надета ряса францисканского монаха.
Друзья переглянулись. Значит, епископ упрятал ее в монастырь, из которого ей уже не выбраться. Шомберг тут же предложил взять обитель штурмом, но, подумав, оба пришли к другому решению. Они простились с тремя бродягами, и Лесдигьер отдал им кошелек, совершенно не думая, что сумма была чересчур велика и что тем самым он оплатил еще одну будущую работу.
Друзья направились вверх по улице Сен-Мартен, посоветоваться с герцогом Монморанси, который ждал их у себя. Решили действовать хитростью, а если это не удастся, то тогда придется применить силу, как сказал Шомберг, «разорить это осиное гнездо». Однако действовать надо
Они вместе с маршалом Монморанси составили документ, представлявший собою просьбу об освобождении за подписью короля. Отсюда Камиллу легче было освободить, ибо она уже не принадлежала инквизиции. Еще легче было предоставить настоятельнице монастыря документ с просьбой о переводе новой послушницы в другое место, но, во-первых, это могло вызвать подозрение, а во-вторых, на сей бумаге должна была стоять подпись лица, спровадившего баронессу сюда, т. е. епископа Лангрского, либо кардинала Лотарингского, а это уже было делом невозможным.
Подпись монарха, не беспокоя его, получить было нетрудно, поскольку во дворце Монморанси имелось немало таких оригиналов. Теперь предстояло подписать документ у королевского прокурора и поставить печать. Прокурор, увидя подпись короля и офицера в сопровождении десятка солдат, добросовестно вывел свою закорючку в углу документа, но с печатью возникло затруднение. С тех пор, как Л'Опиталя отстранили от дел в связи с его чрезмерной лояльностью по отношению к гугенотам, обязанности канцлера возложили на Карла Лотарингского, и королевская печать находилась у него. Однако и тут помог человек, служивший в доме Гизов, но работавший в свое время на Анна де Монморанси. Сейчас его хозяином стал старший сын коннетабля, и он был предан ему так же, как когда-то его отцу. Он и сумел выкрасть у нового канцлера королевскую печать и поставить ее там, где требовалось.
Однажды холодным ноябрьским утром небольшой отряд вооруженной стражи под началом двух офицеров вышел из дворца Монморанси, пересек улицу Сен-Мартен, свернул на Медвежью, и попетляв по улицам Парижа, наконец оказался у ограды монастыря Раскаявшихся грешниц. Стража осталась у ворот, а оба офицера в сопровождении трех гвардейцев прошли под своды монастыря, ведомые настоятельницей и двумя послушницами.
Прошло чуть более четверти часа, и они возвратились к воротам, но теперь с ними была баронесса де Савуази — с поникшей головой и удивленным взглядом потухших глаз. Она не знала никого из тех, с кем шла теперь в строгом молчании по булыжной дорожке к монастырским воротам и, несмотря на то что ей огласили приказ, все еще не могла поверить в свое освобождение; столкнувшись в стенах монастыря Нотр-Дам с ложью, подлогом, тупостью и лицемерием, она и сейчас думала, что ее ведут либо к месту казни, либо для новых пыток. Каково же было ее удивление, когда ее со всеми подобающими почестями, будто дочь короля, усадили в неизвестно откуда взявшуюся карету и повезли прочь с этого места, а спустя некоторое время она уже находилась во дворце Монморанси в объятиях принцессы Дианы Ангулемской.
Отныне Камилла стала жить здесь на положении затворницы, но зная, что сюда не доберутся ни слуги короля, ни шпионы святой инквизиции. В дом принцессы Ангулемской герцогини де Монморанси, дочери короля, без ее дозволения королевская стража войти не могла, даже, невзирая на приказ инквизитора. Не решилась бы она действовать и силой, имея даже приказ короля: дворец охранялся лучше и надежнее, чем Лувр; герцог Монморанси всегда держал при себе пять рот гвардейцев, не считая швейцарской стражи. Да и кому могла прийти в голову мысль искать беглянку в доме у герцога? А особняк де Савуази Диана взяла под свою защиту, поселив в нем одну из своих фрейлин Луизу де Витри.