Екатерина Медичи
Шрифт:
Через час с небольшим, сделав необходимые пояснения своей родственнице о причинах и продолжительности своего визита, Диана дала сигнал к отъезду, и карета помчалась в сторону Этампа. Теперь их было пятнадцать человек: двенадцать всадников вместе с Бетизаком, один кучер верхом на козлах и две женщины. Двенадцатый был один из гвардейцев, который забрался под сиденье напротив дам и остался невидимым для стражи. На обратном пути этот гвардеец должен стать «арапом», чтобы численность кавалькады осталась прежней, хотя в карете уже не будет баронессы де Савуази.
Через два часа с небольшим, экипаж остановился перед стенами замка, в котором жила всеми забытая, исключая, впрочем, гугенотов, стареющая, но все еще деятельная в отношении оппозиции лагерю католиков
Герцогиня приветливо встретила гостей и провела их в свои апартаменты. Она знала позицию Дианы Ангулемской и ее непримиримость к религиозным войнам, ей было известно также о симпатии Дианы к протестантам, как униженным и гонимым, но она настороженно поглядывала на баронессу, не зная, как вести себя в ее присутствии, но уже догадываясь, что Камилла является ее соратницей по партии. Как же велико было ее разочарование, когда ей стало ясно, что баронесса исповедует католическую религию. Однако, едва она узнала о цели ее путешествия и услышала о том, кем является ее супруг и что претерпела она сама от отцов инквизиторов, как тут же успокоилась. А после того, как Диана поведала ей о их давней и бескорыстной дружбе, она и вовсе заулыбалась и протянула руку Камилле, но все же спросила:
— Что же заставило вас, мадам, решиться на такой шаг? Почему вы решили помочь принцу Конде?
— Потому что больше это сделать некому, — уклончиво ответила баронесса.
Видно было, что герцогиню Д'Этамп не совсем удовлетворил ответ. Почувствовав это, Камилла пояснила, не раскрывая, впрочем, до конца душу:
— Потому что он вождь гугенотов, а мой муж, как известно, протестант, хотя и переменил веру; однако вовсе не из религиозных побуждений. Помогая принцу, я помогаю, таким образом, своему мужу. Что скажет он, когда узнает, что я не предприняла ничего, едва мне стало известно о заговоре против Конде? К тому же протестанты — партия обиженных и угнетенных, а сердце всякой женщины не может оставаться равнодушным к тем, кого обижают.
Герцогиня Д'Этамп, не мигая, смотрела в глаза баронессы, не говоря ни слова в ответ. По ее молчанию, означавшему больше, нежели последующие вопросы, Камилла поняла, что умная герцогиня этим не удовлетворена, и решила высказаться до конца:
— Сохраняя свою католическую веру, я все же помогаю протестантам еще из желания отомстить за те унижения, которым подверг меня кардинал, заточив под стражу в монастырь Нотр-Дам. Моя борьба — это оппозиция королевской власти, позволившей себе такое обращение со мной.
Герцогиня кивнула: вот теперь в собеседнице заговорила оскорбленная женщина, которой незачем таиться и лгать.
— А вы сами, мадам, — продолжала баронесса, — разве не теми же мотивами руководствовались, когда стали помогать протестантам?
Анна Д'Этамп прикрыла глаза и печально улыбнулась, вспоминая, видимо, давно ушедшее и признавая справедливость слов гостьи.
Диана поцеловала Камиллу в щеку, в знак безмерной любви и безграничного доверия, демонстрируя тем самым герцогине свое отношение. Но у той уже не осталось никаких сомнений, и она спросила, чем может помочь баронессе де Савуази.
Камилла ответила, что ей нужен эскорт всадников человек в двадцать. Все должны быть гугеноты. С их помощью она без опаски доберется до Кастильона, где находится Конде.
— Я дам вам эти два десятка человек, — сказала Анна Д'Этамп, — но обещайте, что они вернутся обратно. Как только началась война, мой славный Матиньон покинул меня, а с ним вместе ушли почти все мои гугеноты. Они бросились защищать знамя истинной веры и оставили в одиночестве свою хозяйку, которая оказалась совершенно беззащитной перед лицом опасности, вздумай католики неожиданно напасть на меня. Эти два десятка человек — последние, что у меня остались. Остальные — горничные и прислуга — не в счет.
Камилла схватила руки герцогини и пожала их:
— Клянусь вам, мадам, как только я выполню свою миссию, я тотчас вернусь в Париж, а по пути верну вам ваших людей.
— Зачем вам возвращаться в Париж? — резонно
Камилла опешила. В самом деле, они даже не подумали об этом. Но куда же ей в таком случае деваться? Вернуться в свой родовой замок и очутиться в руках епископа Ле Мана, который не преминет сдать ее властям за хорошенькую сумму? Или остаться в лагере гугенотов? Но что она, католичка, будет там делать? А если паписты возьмут город и найдут ее там?
Но решение пришло быстро, как бы само по себе. Так бывает, когда у людей возникает полное единодушие не только во взглядах, но и в мыслях.
— Оставайтесь у меня, — предложила герцогиня и мило улыбнулась. — Сюда они не сунутся, а мне одной уже не будет так скучно, ведь вы расскажете мне столько интересного, не правда ли?
— Ах, мадам, вы так добры! Лучшего и вообразить нельзя.
И обе подруги в порыве переполнивших их обеих благодарных чувств бросились в объятия старой герцогини. Она прижала их головы к своей груди, и слезы радости, похожие на слезы матери, обнимающей двух своих дочерей, с которыми она не виделась много лет, полились из ее глаз. Она и в самом деле годилась им в матери, ибо была на добрых три десятка лет старше любой из них.
Утром 10 марта Камилла в сопровождении эскорта всадников и в карете герцогини Д'Этамп выехала из замка и направилась по дороге, ведущей на Бурж и далее через Лимож на Кастильон, а Диана вернулась в Париж.
Глава 3
Камилла и Конде
Примерно в то же время, когда произошла встреча принцев с Агриппой Д'Обинье, вдовствующая королева Екатерина Медичи отправилась в Мец; оттуда ей удобно было наблюдать за протестантскими войсками герцога Цвайбрюкенского и в случае чего сразу же сообщить об этом своему сыну Генриху Анжуйскому, стоящему с войском в Пуату и ожидающему помощи от Таванна и герцога Саксонского. Одновременно она распорядилась укрепить Мец на случай внезапного нападения противника, сама же поселилась в замке близ церкви Сен-Пьер-О-Нонне. [3]
3
Мец — старинный город в Лотарингии, был известен еще со времен короля Меровея и входил в состав Австразии во владениях германских племен. Еще при Хлотаре I в Меце было построено уже сорок церквей, больше чем в любом другом городе. На месте же церкви Сен-Пьер-О-Нонне Хлотарь возвел базилику с сохранением планировки, сложившейся еще в древнехристианский период, т. е. мелкой ровной кладкой. Но к XVI веку базилику разрушили и возвели на ее месте церковь, однако частично не тронули другие архитектурные постройки VIII века: собор Святого Этьена, церкви Нотр-Дам, Сен-Пьер-Ле-Мажер, Сен-Пьер-Ле-Вье и базилику Арнульфа, названной так по имени родоначальника династии Каролингов. — Прим. авт.
В начале марта Екатерина внезапно заболела, и ее сын Генрих был в отчаянии, так как не знал на что решиться: дело в том, что к нему только что прибыло подкрепление, это были рейтары Вильгельма Саксонского. Пора было выступать в поход, но он все медлил, ожидая выздоровления матери и ее совета. Наконец, по рекомендации своих маршалов, он двинулся на юг Франции.
Но почти в то же время в лагерь адмирала прибыл гонец с известием, что католики проснулись после зимней спячки, получили подкрепление из Германии и теперь готовятся к наступлению. Не раздумывая, имея в своем распоряжении, помимо своих солдат, еще англичан и их пушки, адмирал дал сигнал к выступлению; надеясь на нерешительность Генриха, он рассчитывает застать его врасплох, но сначала решил обойти с юга Коньяк, дабы не опоздать. Он не знал, что армия брата короля уже в походе.