Екатерина Великая (Том 1)
Шрифт:
– По греху – наказание!.. За гордость и тщеславие – Господь наказал. Пред современниками робел похвастать. Желалось пред начальством после смерти безопасно побахвалиться. И вот сгинуло всё!
XXXIII
На другой день канцлер Воронцов был в Петровском и входил к императрице с бодрым видом и оживлённо-довольным лицом.
Государыня принимая его, пытливо поглядела ему в лицо и улыбнулась:
– Ну-с. Как дело вдовы?
– Ваше величество. Всё дело заключалось в глупой молве, как оно зачастую бывает. Доказательств этой молвы нет никаких.
Воронцов с ударением и оттягивая речь произнёс последние слова.
– Нет ничего?
– Нет, ваше величество. Граф даёт честное слово и готов клятву принести.
Государыня задумалась, но потом, встрепенувшись, прибавила:
– И не было никогда? Неужели?
Воронцов молчал и потупился.
– Как вы сами предполагаете, Михаил Ларивоныч? Скажите ваше мнение о сём?
Государыня оттенила умышленно слова: «предполагаете» и «ваше».
– Предполагаю, ваше величество, что были и вдруг сгорели в камине в одну секунду. Но это ведь моё личное соображение.
– Соображение… Вам это подсказал ваш разум, ваша догадка?.. Или… Или ваши глаза?
– И глаза, и догадка, ваше величество. Комедиантства в графе я допустить не могу.
– Стало быть, вдова моя может быть спокойна?..
– Вполне, ваше величество.
– Благодарю вас! Я не забуду, чем я вам обязана! – с чувством произнесла Екатерина.
– Мне? Но я здесь ни при чём. Граф Алексей Григорьевич сам…
– Нет. Вы всё сделали. Я одна, без вас, никогда бы не решилась… просить этого. Просить такой огромной жертвы, такого доказательства преданности подданного – нельзя, А приказывать? Избави, Боже. Наши повеленья не должны гнётом падать на чувства, на души и сердца подданных. И вот вы помогли. Это ваше деяние важнее по своим последствиям наших с вами хитросплетений по отношению к европейским кабинетам. Благодарю вас и повторяю – никогда не забуду.
Воронцов вышел, государыня весело улыбнулась. Лицо её засияло радостью. Она тихонько хлопнула в ладоши и почти шаловливо вымолвила вслух пред собой, мысленно к кому-то обращаясь:
– Да. Oui, mon cher ami [231] . Есть такая французская пословица: «A roue-roue et demie!»
XXXIV
Прошло пять дней, и с чудодеем князем Козельским было два приключения. Своего рода чудеса, но не им совершённые, а с ним совершившиеся.
231
Да, мой дорогой друг (фр.).
В дом явился посланный из Петровского от имени Марьи Саввишны Перекусихиной, потребовавшей к себе молодого князя Козельского. Сашок смутился и оробел.
Князь решил, что дело касается, очевидно, его, а не племянника. Перекусихина только не хочет его тревожить. И он поехал сам. Он смущался тоже… История с Маловой слишком нашумела в Москве. Неужели ему, старику, будет «передано» замечание?!
Через два часа князь вернулся домой, тотчас позвал Сашка к себе и объявил:
– На твой брак с девицей Квощинской даю
Сашок вскрикнул и бросился целовать дядю.
– Только скажу… – продолжал князь. – Чудеса в решете… Должно быть, у Квощинских есть «рука», чтобы высочайшие персоны могли снисходить к их семейным обстоятельствам. Завтра поеду самолично знакомиться с Петром и мириться с Павлом, чтобы оба Максимыча были довольны. И рад бы наплевать на обоих, да не могу. Возбраняется. Чудеса!
На другой день, действительно, князь съездил к Квощинским в качестве дяди жениха и, конечно, оба брата, польщённые посещением, были в восторге. Пётр Максимович всплакнул от счастья, что брак дочери сладился. Павел Максимович, ввиду Настасьи Григорьевны освобождения и своего примиренья с ней, на радостях примирился и с князем охотно.
Но затем чудеса в доме продолжались…
В сумерки князю доложили, что смотритель острога покорнейше просит его принять. Князь догадался, что дело идёт, вероятно, о цыгане. Действительно, худенький старичок, по наружности типичный подьячий, явившись, передал князю, что заключённый цыган, Бальчук, уже три дня всячески молит, чтобы ему разрешили явиться под стражей к князю и доложить о крайне важном деле, касающемся князя. Но было бы много лучше, если бы князь приехал сам и принял его в квартире смотрителя, чтобы не было огласки.
– Смею доложить вашему сиятельству, – объяснил смотритель, – что на мой толк, извините меня за совет, вам бы следовало Бальчука допустить до себя. Он мне не открылся ни в чём, но у меня большой навык к острожникам за двадцать пять лет моего смотрительства. Этот цыган совсем человек на особый лад. Как он попался в смертоубийстве, мне непонятно, но предполагаю, что не ради простого разбоя. На нём в тот же раз при обыске найдено десять рублей.
– Что же вы хотите этим сказать? – спросил князь.
– Было бы нелишне вашему сиятельству выслушать его. Он, очевидно, хочет вам доложить что-то очень важное.
– Ну что же, пожалуй! – решил князь. – Ведь не зарежет же он меня у вас на глазах. Какой прок?
И было решено, что сам князь приедет на квартиру смотрителя, чтобы в доме ничего не знали.
На следующий день утром князь, удивляясь и недоумевая, выехал в тележке и очутился в остроге, в комнате смотрителя. Туда же к нему впустили и цыгана. Князь мысленно подшучивал над собой, что согласился на это таинственное нелепое свидание. У вошедшего молодца и красавца цыгана был вид совершенно иной. В ту ночь, когда он был схвачен, князь помнил хорошо, что у него был дикий, озлобленный вид тигра, попавшего в клетку. Теперь у цыгана лицо было спокойное, взгляд пытливый, ещё спокойнее.
С первых же слов князь убедился, что перед ним очень умный малый и даже незаурядно умный. Войдя и став у дверей перед сидящим в кресле князем, цыган, по имени Бальчук, не поклонился, а лишь зорко глянул и присмотрелся к князю. И, не дав ему времени сделать какой-либо вопрос, сам заговорил:
– Я хотел повидать вас не ради своего дела, а ради вашего дела! Вам оно важно, а мне наплевать! Но прежде чем я стану говорить, вы должны дать ваше княжье слово, что вы исполните наш уговор.
– Вот как! – воскликнул князь. – Боек ты, я вижу! Бой-молодец! Так у нас уговор должен быть?