Екатерина Великая. Завершение Золотого века
Шрифт:
– Варенька, вы рассказали о поездке до въезда в город Бендеры. А что дальше-то было?
Графиня Голицина смущенно испросила:
– Ваше Величество Екатерина Алексеевна, не скушно будет вам слушать монотонный рассказ?
Императрица удивленно повела глазами:
– Ну, что вы, душенька! Напротив, таковые рассказы расширяют круг человеческого обозрения, не правда ли? Усаживайтесь удобнее. Я – всяв аттенции! – настаивала государыня.
– Хорошо, – с готовностью согласилась Варвара и, усевшись на маленькое кресло, с заметным воодушевлением
– Итак, Бендеры. На подъезде к Бендерам, я очень проголодалась. Подъезжая к казачьему посту, из окна кареты я увидала маленькую палатку у подножия горы, в которой сидел какой – то господин за столом и аппетитно ел. Я спросила его имя, оказалось, что это был полковник Иван Рибопьер.
– Рибопьер! – воскликнула государыня. – Сынок его, Саша Рибопьер, скучает по нему. Обязательно расскажу ему о вашей встрече.
Глаза графини тоже радостно заблестели, при упоминании о маленьком Рибопьере.
– Я знала и очень любила господина Рибопера. Я сказала ему, что умираю от голода и прошу его уступить мне немного из его обеда. Он сейчас же принес мне половину жареного гуся, вина и воды. Он был в восхищении, что мог оказать мне сию небольшую услугу, а я очень довольна, что была обязана ему за нее.
Графиня вдруг остановила свой рассказ и с грустью добавила: – В армии я с удовольствием паки встретилась с Рибопьером. Он был очень несчастен и искал опасности.
Протасова и Перекусихина переглянулись:
– Отчего это он искал опасности, голубушка? – испросила удивленная Протасова.
– Каковые-то у него были неприятности, о коих мне он не поведал.
Екатерина подумала, что сии неприятности Рибопьера сопряжены с его чувством вины, перед ней, императрицей из-за Мамонова. Она милостиво кивнула графине продолжить свое повествование, но, занятая мыслями о Рибопьере, Шкуриной, Мамонове, уже не слышала, как ее фрейлина встретилась со своим мужем. Очнулась она, когда услышала стеснительные слова:
– Я была более чем счастлива!
Глаза графини радостно сияли, губы улыбались, на щеках появились милые ямочки.
Екатерина, глядя на нее, залюбовалась.
– Еще бы! Встретить любимого супруга, – молвила с завистью Протасова.
– Ну, вот, – продолжила Варвара, – к десяти часам вечера мы, наконец, приехали в главный город Бессарабии, Бендеры. Мост через реку Днестр мы перешли пешком, мой муж отвез меня прямо к княгине Долгорукой. Она сидела в маленькой гостиной, спиной к дверям. Рядом с ней сидела весьма красивая молодая дама. В глубине комнаты стоял стол, окруженный игроками, очень занятыми игрой. Я тихо пробралась за кресло княгини и закрыла ей глаза рукой. Она вскрикнула, я отступила назад. Узнав меня, все обрадовались.
– Долгорукова Екатерина Федоровна, чаю, не скучала в обществе офицеров? – спросила государыня…
– Не знаю, Ваше Величество. При встрече, на ней был почти костюм султанши, не доставало токмо панталон!
Услышав оные слова, все многозначительно переглянулись.
– А
– Зовут ее София Константиновна де Витт. По происхождению гречанка, она разговаривала с князем Потемкиным на греческом и французском языках. Она, при встрече все время молчала. Потом мы познакомились.
– Понравилась она вам? – спросила весьма заинтересованно императрица.
– Отменно красивая, – ответствовала Варвара. – Генералы и офицеры не спускали с нее глаз.
– Красивее Долгоруковой? – испросила Протасова.
– На мой вкус, да.
– Ну, а как же сам Светлейший князь, – нетерпеливо оглянувшись на императрицу, расспрашивала Протасова, – как прежде: взглянет – огнем опалит, а слово молвит – рублем одарит?
Графиня Варвара смущенно покосилась на Анну Степановну, молвив:
– Князь Потемкин совсем не переменился.
Все паки переглянулись. Государыня Екатерина Алексеевна, кивнула:
– Мне токмо едино интересно, – ласково молвила она, – как выглядит теперь жилье князя Григория Александровича Потемкина. Как там у него? Валерьян Зубов, прибывший от него с донесением кое-что, кое-как поведал о его житье-бытие. Хотелось бы и вас послушать…
Графиня Головкина сжала губки и опустила глаза, показывая, что сие не самая приятная часть ее рассказа.
– Ну, ну, Варенька, – подбодрила ее Екатерина, делая вид, что не видит ее гримасы.
И графиня чуть ли не скороговоркой поведала:
– В его дворце были постоянные балы, а вечера, когда не было бала, проводили время в диванной. Диваны в салоне обиты турецкой розовой материей, затканной серебром, такой же ковер с примесью золота лежал у наших ног. На роскошном столе филигранная курильница распространяла каковые-то восточные сладковатые ароматы. Подавали различные сорта чая. На князе почти всегда платье, отороченное соболем, бриллиантовая звезда, и Андреевская, и Георгиевская ленты.
– Хорош! – невольно вырвалось из уст императрицы. Глаза ее вовсе не улыбались. Протасова, не заметив выражения ее лица, подобострастно поддакнула:
– Вестимо, неотразим!
Перекусихина тоже изразилась:
– Вестимо, все красавицы глаз с него не сводят.
Варвара кивнула:
– Могу заметить, на моих глазах, госпожа София де Витт всегда тонко заигрывала с князем. Мадемуазель Пашкова жила у княгини Долгоруковой, но держалась, насколько возможно, в стороне от всего оного. Княгиня же Долгорукова не расставалась с Потемкиным. Ужин подавался в прекрасной зале, блюда разносили кирасиры, в мундирах с красными воротниками, высоких черных и меховых шапках с плюмажем. Они попарно входили в комнату и напоминали мне стражу. Во время обеда оркестр вместе с пяти десятью трубами исполнял самые прекрасные симфонии. Дирижировал всегда итальянец, господин Сарти. Все было великолепно и величественно, но, – Варвара стеснительно сморщилась, – как-то все казалось не так. Не так, как надобно.