Екатерина Великая
Шрифт:
Свидетель распри между матерью и сыном, Иосиф II предложил Екатерине во время визита в Санкт-Петербург, чтобы великокняжеская чета совершила путешествие по Европе. Он полагает, что, удаленный на некоторое время от императрицы, Павел вновь обретет столь необходимое ему спокойствие, а посещение иностранных дворов завершит сглаживание его крутого характера. Прекрасный проект, подумала Екатерина. Но как заставить великого князя принять его? Всякая исходящая от нее мысль кажется ему подозрительной. Он проявляет интерес лишь к делам, которые могут раздражать ее. И вот она прибегает к уловке и поручает молодому князю Репнину внушить Павлу, что тому пора не считаться с волей матери и потребовать, чтобы она отпустила его вместе с женой познакомиться с европейскими столицами. Пришпоренные столь хитроумным способом, Павел и Мария дают себя увлечь идеей путешествия. И впрямь, думают они, их будущая ответственная политическая роль делает необходимой эту встречу с лучшими умами современного мира. К тому же великая княгиня сможет, сделав крюк в сторону Вюртенберга, обнять своих любимых родителей. Можно будет доехать до Швейцарии, чтобы повидаться там с Лаватером, туманный мистицизм которого очаровывает молодых супругов и приводит в отчаяние Екатерину. Молодая чета побывает, разумеется, в Париже и в Версале!.. Иосиф II, Мария-Антуанетта, Людовик XVI, Гримм, Дидро… Целая программа. Возбужденный, Павел испрашивает у матери милостивого разрешения на совершение
Но тут, в обстановке всеобщего ликования, старый Никита Панин неожиданно отколол номер. Обида на Екатерину сделала его настоящим Макиавелли. Чтобы воспрепятствовать планам императрицы, он убеждает Павла, что мать готовится провести его. Если он уедет, она не разрешит ему вернуться в Россию и воспользуется его отсутствием, чтобы опубликовать манифест, провозглашающий Александра прямым наследником. Ошеломленные Павел и Мария уже чувствуют себя изгнанниками, лишенными короны, навсегда разлученными со своими детьми. После того как они умоляли императрицу разрешить им уехать, теперь умоляют ее разрешить им остаться. Она упрямится, ссылаясь на то, что иностранные дворы уже готовятся к их приему. Вопли, слезы, проклятья являются ответом на материнский отказ. Павел кричит, что он не тронется с места. Мария лишается чувств от горя. Не раз и не два тщетно пытается Екатерина урезонить молодых супругов. В день отъезда они отказываются выйти из своих покоев. Екатерине приходится тащить сына за руку до самой кареты. Следом за ней князь Репнин несет на руках великую княгиню в полуобморочном состоянии. Он усаживает ее, недвижимую, в карету рядом с супругом, сидящим с мертвенно-бледным, как у осужденного на смерть, лицом. Гони, кучер! Екатерина вздыхает с облегчением. Неужели ей придется действительно когда-нибудь передать Россию в руки сына-сумасброда?
Донесения, которые поступают к ней с каждого этапа путешествия, подтверждают ее беспокойство. Во Флоренции, в беседе с Леопольдом Тосканским, Павел критикует экспансионистскую политику своей матери, высказывает восхищение прусским королем, изрекает угрозы приближенным императрицы, продавшимся венскому двору. «Когда у меня будет власть, я заставлю высечь их, я сломлю и изгоню их», – заявляет он. В Брюсселе, в присутствии принца де Линя, он рассказывает истории с привидениями и говорит о своих галлюцинациях, вылечить от которых не может ни один врач. В Версале, где ему устраивают пышную дружественную встречу, он поверяет Людовику XVI и Марии-Антуанетте, что в Санкт-Петербурге он окружен «притеснениями и коварством», что его преследуют фавориты его матери, что жизнь его там – сплошной ад. А когда королева спросила его, верно ли, что он ни на кого не может рассчитывать, он воскликнул: «Мне было бы тяжело иметь при себе преданного пуделя, потому что не успели бы мы уехать из Парижа, как моя мать повелела бы бросить его в Сену с камнем на шее». Ужины в тесном кругу, спектакль в версальской опере, праздник в Малом Трианоне, большой бал в Зеркальной галерее, парад французских гвардейцев на Марсовом поле, концерт в Багатели, посещение Академии, прием у принца Конде в Шантийи – все говорят о том, что «граф дю Нор» выглядит во Франции более значимым, чем в России. Он сияет, преисполняется собственным величием и уже не может держать язык за зубами. Хотя льстивый Гримм и уверяет Екатерину, что ее сын и невестка добились большого успеха в Париже, «безо всяких „если“ и „но“», [125] создается впечатление, что путешествие этой болтливой, подозрительной пары с большими претензиями поставило в затруднительное положение монархов, министров и придворных. После пребывания Павла в великом герцогстве Баден государственный министр Эдельсхейм выразил общее мнение следующими словами: «Наследный принц объединяет в себе сумасбродство и высокомерие, слабость и эгоизм; кажется, голове его суждено носить глиняную корону». А вот что пишет принц де Линь: «Ум его фальшив, сердце прямое, а суждения случайны. Он недоверчив и обидчив… Фрондер, прикидывающийся гонимым… Горе его друзьям, врагам, союзникам и подданным… Он ненавидит свой народ и говорил мне о нем когда-то в Гатчине такое, что я не могу повторить». При посещении Вены Павел должен был присутствовать на представлении «Гамлета». Актер Брокман отказывается играть в его присутствии, опасаясь, что именитый зритель усмотрит в помешательстве принца Датского намек на собственное несчастье.
125
Письмо от 7 июня 1782 года.
Возможно, больше всего возмутило Екатерину сообщение, что ее сын и невестка встречались в Цюрихе с Лаватером. Она с подозрением относится к влиянию, которое могли оказать на истерическую натуру Павла туманные теории протестантского теолога. Она сожалеет, что великая княгиня поддерживает своего мужа в его мечтаниях о сверхъестественном. Екатерина питает отвращение к членам мистической секты «Роза и Крест», к франкмасонам, мартинистам и к прочим любителям носиться по волнам потустороннего мира. Кстати, она запретила Калиостро появляться при своем дворе. Русские и без того слишком подвержены мистике. Миф об Иване VI и восстание Пугачева обязаны своим происхождением именно этому. Править русскими должен ясный, организованный и рациональный ум. Нужны такие личности, как Петр Великий и Екатерина Вторая, но не Павел Первый.
Если еще недавно она нетерпеливо выпроваживала сына, то теперь с нетерпением ждет его возвращения, опасаясь, как бы он не наделал еще больше глупостей по дороге. По возвращении супружеской пары она возмущается количеством покупок, сделанных молодыми супругами за границей, и приказывает вернуть нелепые образчики французской моды, переполняющие их багаж. Речь идет, как пишет Харрис, о «двухстах сундуках, набитых легкими тканями, помпонами и прочими предметами туалета из Парижа». В связи с этим катастрофическим отказом знаменитая портниха мадемуазель Бертен закатывает истерику. «Она отстояла свои тряпки», – замечает Гримм. Расспрашивая великого князя, Екатерина констатирует, что лестные приемы в честь Павла лишь усилили его помешательство и высокомерие. Она все более убеждается в необходимости держать своих внуков подальше от отца. При этом императрица не должна пренебрегать и внучками, которые, к сожалению, были оставлены на попечение своим родителям. Маленьким княжнам нужна отменная гувернантка, способная своим авторитетом и мягкостью сбалансировать пагубное влияние семьи.
Действуя по указанию Ее величества, Сиверс останавливает свой выбор на Шарлотте де Ливен, вдове генерал-майора, скромно живущей со своими четырьмя детьми в предместье
126
Госпожа де Ливен пробудет при дворе около полувека. С достоинством, твердостью и чувством меры она будет руководить воспитанием внучек Екатерины и даже, частично, ее внуков. Александр и Николай будут относиться к ней, как к бабушке. Любимая и уважаемая всеми, она закончит свой жизненный путь в 1828 году, став до этого графиней, а затем княгиней. Она была свекровью знаменитой принцессы Ливен, той самой, которая обольстила Меттерниха, имела свой салон в Париже, стала тайной советчицей Гизо и получила прозвище Оракул Европы.
В то время как новая гувернантка пытается завоевать симпатии своих учениц, великий князь Павел лишается своего последнего советника и своей лучшей опоры: умирает Никита Панин. После кончины бывшего министра Павлу кажется, что вокруг него лишь мрачная пустота. Он больше не знает, на кого рассчитывать, кто будет поддерживать его чудачества. В гневе он причисляет и жену и дочерей к враждебному клану.
Екатерину беспокоит еще одно помешательство. Ее бывший любовник Григорий Орлов, потеряв свою молодую жену, умершую в Лозанне 16 июня 1782 года, пытается забыться от горя в поездке по Европе. Из Карлсбада он едет в Эльс, из Эльса в Виши, но лечение на курортах никак не улучшает его состояния. Он страдает от раскаяния. Когда Григорий вновь появляется в Санкт-Петербурге, Екатерину ужасает его вид. Перед ней – живой труп с высохшим лицом, седыми волосами и блуждающим взглядом. Таким стал пылкий друг ее молодости. Он считает себя виновным в кончине жены, которую не сумел сберечь. Но по ночам его преследует другой фантом. Во время приступов безумия перед ним временами возникает призрак Петра III. Орлов считает себя его убийцей и бормочет: «Это моя кара!» Екатерина поселяет его во дворце под контроль своих врачей. Иногда он воет от страха. Тогда, оповещенная слугой, она приходит и садится у изголовья больного, тихо и нежно говорит ему что-то, пока он не успокоится. Понемногу душевная болезнь Григория Орлова принимает такие размеры, что его вынуждены перевести в отдельный особняк в Москве. Там он и умирает в апреле 1783 года. «Хотя я и была подготовлена к этому печальному событию, я очень глубоко скорблю, – пишет Екатерина Гримму. – Что бы мне ни говорили, что бы я ни говорила себе, из того, что говорят в подобных случаях, рыдания являются моим ответом, и я ужасно страдаю… Гениальность князя Орлова несомненна… При всех его достоинствах ему не хватало последовательности… Природа баловала его, и он с ленцой относился ко всему, в чем не находил быстрого решения… В кончине князя Орлова есть одна странность: граф Панин умер на четырнадцать или пятнадцать дней раньше него и ни один из них не знал о кончине другого. Эти два человека, всегда придерживавшиеся противоположных взглядов и вовсе не любившие друг друга, весьма удивятся, встретившись на том свете».
Взамен обоих умерших Екатерина имеет при себе молодого Александра Ланского, своего дорогого «Сашу», такого очаровательного, такого умного, такого любезного, а вдали, «на боевом посту» – бурного и беспечного Потемкина. Этот последний задался целью подарить ей Крым. «Своим положением Крым перерезает наши границы, – пишет он Екатерине. – Предстоит ли нам столкнуться с турками на Буге или со стороны Кубани, на нашем пути каждый раз лежит Крым… А теперь представьте себе, что эта бородавка на носу удалена. Тогда сразу положение на границах становится замечательным».
В апреле 1783 года Потемкин, поддержанный войсками генерала Самойлова, вступает в переговоры с ханом Шагин-Гиреем, выборы которого в Крыму организованы так же, как до этого было организовано избрание Понятовского в Польше. И так же, как Понятовский смирился с расчленением своей страны, хан Шагин-Гирей, учитывая мнение татарских племен на Кубани, соглашается уступить Крым, который становится губернией Российской империи. Екатерина внимательно следит за ходом переговоров, дабы присоединение этой территории не вызвало европейскую войну. Иосиф II оказывается перед свершившимся фактом. Франция ограничивается дипломатической демонстрацией: она предлагает посреднические услуги в переговорах с Турцией, если Россия возьмет на себя обязательство не расширять свое преимущество. Екатерина отказывается связать себя таким обещанием. «Я приняла твердое решение ни на кого, кроме нас самих, не рассчитывать, – пишет она Потемкину. – Когда пирог будет испечен, у каждого появится аппетит. Я столь же мало рассчитываю на наших союзников, как мало опасаюсь и уважаю французские громы, или, вернее сказать, французские зарницы». Никем не поддержанный, султан Абдул-Хамид признает, что не располагает еще достаточно крепкой армией для начала военных действий, и на этом дело кончилось. 21 июля 1783 года специальным манифестом царица объявляет о присоединении Крыма и поздравляет Потемкина с его успехом. Отныне Россия контролирует Черное море, как уже контролировала море Каспийское.
В Крыму, только что присоединенном к Российской империи, Потемкин купается в роскоши, подобно восточному владыке. По воле государыни он стал «князем Таврическим», и им овладело неистовое желание организовывать и строить на переданных под его начало целинных землях. Он основывает города, прокладывает дороги, создает учебные заведения, разбивает парки, сажает виноградники, роет портовые бухты, открывает верфи, привлекает колонистов, финансируя их обустройство. У него там свой гарем, «курятник», как он его называет, из пяти красавиц, племянниц Энгельгардт. Они становятся поочередно его любовницами. Его не смущают ни разница в возрасте, ни родственные отношения. Будучи неофициальным мужем императрицы, он относится к ней с нерушимым обожанием, не отказывая себе, вместе с тем, и в более зеленых плодах. О пыле его чувств свидетельствуют письма к одной из его фавориток, маленькой Варваре: «Люблю тебя, душа моя, и как! Как никогда еще не любил… Целую тебя всю…», «Дружочек мой, дорогие мои губки, мамочка моя, сокровище мое…», «Любовь моя нежная, твоя победа надо мной прочна и вечна…», «Приди, о, любовь моя, спеши, о, друг мой, бесценный дар, который сам Бог послал мне…», «Я весел, когда ты весела, сыт, когда ты не голодна. Я всюду следую за тобой, вплоть до качелей, на которых ты любишь качаться; только мне не по себе, когда ты взлетаешь слишком высоко». Получала ли когда-либо Екатерина столь пикантные послания от своего возлюбленного? Во всяком случае, она не ревнует. Да и как ревновать, когда она сама, а ей пятьдесят четыре, крутит пылкую любовь со своим Сашей Ланским, которому двадцать пять?