Екатеринбург - Владивосток (1917-1922)
Шрифт:
Но теперь явилась другая забота: к нам начали нести американские доллары, золотые и серебряные. Последние оценивались немного выше веса, и мы покупали их по одной иене пятьдесят сен. Это был прекрасный заработок, ибо продавали мы серебряные доллары на сорок пять сен дороже покупной цены.
С отходом парохода в Америку спрос на доллары был так велик, что я скупил их у Кредитной канцелярии, нажив на этом деле более пятисот иен.
Американские доллары особенно волновали Льва Львовича, убедившегося в целесообразности их покупки.
Когда-то давно, будучи в Котрексевиле, я купил
Наконец наступило 1 февраля, и, просидев почти всю ночь, я вывел отчёт. Прибыль несколько превышала шесть процентов на вложенный капитал. Согласно условиям, это почти удваивало наше жалованье и увеличивало капитал на три процента. На жизнь вполне хватало, да ещё и оставалось, чтобы отложить на чёрный день. Какое было ликование!
Казённую квартиру нам удалось отвоевать до марта, а на Масленой неделе Толюша привёл к блинам командира своей тяжёлой батареи Немчинова. Молодой человек оказался в чине полковника, но в каком ужасном виде предстал он перед нами! Всё его платье требовало усиленного ремонта, сапоги — в дырах и заплатах; бельё, должно быть, не менялось много времени. Вряд ли был он и сыт, поскольку набросился на еду с огромным аппетитом.
— Папа, — обратился ко мне после блинов Толюша, — я прошу тебя принять полковника к себе на службу.
— Милый мой, да ведь мы обходимся своими силами, и брать служащих я не намерен.
— Ну, отпусти старика сторожа. К чему он тебе? А на его место возьми на то же жалованье Немчинова и младшего офицера Колесникова.
— Да ведь сторожу я плачу тридцать иен. Этого же будет мало.
— Ничего, они будут жить в конторе, а при квартире им на пропитание хватит.
— Ну, Толюша, пусть будет по-твоему. — И я передал Немчинову условия найма.
— Я могу взять вас двоих в качестве прислуги и охраны. Помещаться вы должны в конторе и там же ночевать. Один из вас должен быть дежурным и вовсе не отлучаться. За это я даю вам завтрак в двенадцать часов и по пятнадцать иен каждому.
Немчинов предложению очень обрадовался. Уехав в Раздольное за Колесниковым, он вернулся через два дня в контору с просьбой разрешить ночевать в конторе и третьему офицеру батареи — Добровольскому.
— Пусть ночует, но на что вы будете жить?
— При вашем завтраке тридцати иен хватит на троих.
— Ну, Бог с вами, оставайтесь все трое и будете получать по пятнадцать иен каждый, но с тем, чтобы всегда в конторе безотлучно были двое из вас.
Охрана была необходима, время было тревожное, многих капиталистов уводили в сопки. Я опасался нападения на контору. К моему большому счастью, над конторой квартировал японский жандармский генерал. У него была надёжная охрана, и я рассчитывал на его помощь в случае нападения. Генерал почти каждый день, идя по лестнице к себе, заходил к нам и, остановившись в операционном зале, подолгу присматривался к нашей работе. Я познакомился с ним, ведя беседу через переводчика.
Это знакомство было для нас полезным, и я весьма охотно принял его приглашение прийти к нему со всей семьёй на чашку чая.
Приглашённых было немного: хозяин
Угощение не ограничилось чаем, а был подан и ужин с винами и сакэ.
За ужином хозяин, выпив за здоровье гостей, сказал тост и намекнул, что верит в скорое образование белого буферного государства, в которое войдёт всё Забайкалье от Иркутска, и в то, что государство будет населено белыми русскими. Япония развития здесь коммунизма не допустит.
Пришлось ответить таким же приглашением, устроив ужин в конторе и пригласив генерала Болдырева.
Знакомство состоялось.
Генерал, когда политическое положение обострялось, приходил к нам и говорил:
— Сегодня вечером не выходите из конторы. Может быть худо.
Однажды мои служащие, которых жена всегда называла «мальчиками», прибежали в контору и сообщили, что они видели, как в одном ресторане местные коммунисты арестовали двух смельчаков офицеров, пришедших в ресторан в погонах. Ими оказались два отважных каппелевца, приехавших во Владивосток из Пограничной.
— Что делать? — вопрошали наши мальчики. — Как их спасти?
— Бегите наверх к генералу и доложите ему о происшествии.
Генерал принял их и, выслушав рассказ, отослал своего адъютанта, а пришедших усадил за стол и стал угощать чаем.
Молодые люди сидели как на иголках, ибо время шло, а генерал разговоры на эту тему прекратил.
Прошло около часа, когда возвратился адъютант и что-то доложил генералу. Генерал приказал передать моим служащим, что он рад удовлетворить просьбу. Оба арестованных офицера были обнаружены японцами на гауптвахте. Им по приказанию японцев вернули и шашки, и погоны, сказав, что они могут свободно ходить по Владивостоку в форме и никто их больше не тронет.
Такое любезное отношение было нам весьма приятно.
БОЛЕЗНЬ НАТАШИ
Дела нашей конторы шли блестяще. Тревоживший меня более года вопрос о том, чем я прокормлю семью, разрешился самым благоприятным образом. Но подкралась и большая беда — заболела Наташенька какой-то неизвестной докторам болезнью. У неё поднялась температура до тридцати восьми градусов и не спадала, несмотря на все принимаемые докторами меры.
Большинство врачей, смотревших её, — братья Моисеевы, и доктор Панов склонялись к мысли о начале туберкулёза легких.
Это сильно смутило только что установившийся душевный покой. Наташенька теряла в весе, плохо ела, несмотря на отборный и вкусный стол. Наконец доктора посоветовали переменить климат, рекомендуя Циндау. Однако жить ей за границей с мужем было не на что.
Поэтому мы решили устроить дочурку с мужем где-нибудь на даче близ Владивостока и начали подыскивать подходящее помещение. Благо наступало время, когда и нам нужно было покинуть казённую квартиру.
В этом сложном вопросе нам посчастливилось. По рекомендации генерала Антоновича, бывшего нашим соседом по квартире, мы нашли комнату со столом. Взяли не очень дорого — сто пятьдесят иен за двоих, и мы перевезли дочурку на дачу.