Екатеринбург - Владивосток (1917-1922)
Шрифт:
— Не лучше ли в таком случае мне совсем не приходить?
Но весь комитет просил меня присутствовать и выслушать прения сторон.
В назначенный день и час мы явились в министерство, помещавшееся, кажется, в бывшем морском штабе.
Как мне потом говорили, коммунисты будто бы готовились к этому заседанию и предварительно обсуждали все вопросы, вплоть до таких мелочей, в какой одежде должен был встретить нас Никифоров. Он не соглашался надеть пиджачную пару, а склонялся к косоворотке. Приняв среднее решение, он встретил нас почти в велосипедном костюме, в длинных тёмных
Никифоров, встав с места, обратился к нам, очевидно, с заранее подготовленной речью:
— Господа, я коммунист по убеждению и всё время вёл беспощадную борьбу с частным капиталом, разрушая его со всей присущей мне энергией. Но теперь под влиянием требования интервентов волею судеб вынужден вести обратную политику, охраняя капиталистический строй, и даю торжественное обещание, что приложу ту же энергию в оказании помощи национальному капиталу, и твердо надеюсь на нашу совместную работу по указанному пути.
Далее банкам предлагалось развить свою деятельность и обратить особое внимание на создание тяжёлой промышленности. И Буяновский и Щепин не возражали, а лишь одобряли планы министров, обещая всяческое содействие банков. Совещание продолжалось довольно долго, но, по моему мнению, самые кардинальные вопросы задеты не были, поэтому, несмотря на сговор, я позволил себе задать интересующий меня вопрос.
Никифоров предоставил мне слово.
— Вот вы, господин Никифоров, сказали, что приложите ту же энергию к воссозданию национального капитала, с коей ранее шли на его разрушение. Я нахожу, что разрушать капитал значительно легче, чем создавать. Поэтому предвижу, что вам придётся не только утроить, но и учетверить вашу энергию. Надеюсь, в вашем лице мы не только найдём помощь, но и получим от вас нечто большее, а именно гарантию в том, что наша совместная работа не будет разрушена. Иначе говоря, я прошу указать точный срок, во время которого мы можем спокойно работать. Необходимо заранее определить размер налогов на прибыль предприятий, ибо только при этих условиях возможна продуктивная работа в желаемом направлении. Я закончил, господа.
Моё выступление произвело эффект взорвавшейся бомбы. Очевидно, ни та, ни другая сторона не позаботилась эти вопросы обсудить.
Оба министра стали продолжительно шептаться и даже отошли от стола.
Щепин бросал на меня недружелюбные взгляды. Я молчал.
После довольно долгого перерыва последовал ответ:
— Мы можем дать вам полную гарантию на срок в пять лет.
— А размер обложения?
— Мы не можем допустить беспредельной наживы. Он не должен превышать десяти процентов на вложенный капитал.
— Так. Если я составлю компанию, чтобы открыть суконную фабрику, в которой здесь такая нужда, и на это, скажем, потребуется основной капитал в сто тысяч рублей, то за пять лет акционеры получат пятьдесят тысяч прибыли, а отдадут коммунистам все сто. Сами, господа, решайте, найдутся ли наивные люди для столь «выгодного» помещения капитала.
После длительного молчания Никифоров
На следующем заседании комитета никто не упрекнул меня в нарушении обещания молчать, понимая вескость высказанных мной соображений. Было совестно сознаться в собственной наивности.
Я пришёл к выводу, что даже в тех случаях, когда иностранному капиталу удастся получить концессии от коммунистов на более продолжительный срок, скажем на пятьдесят лет, с установленными заранее и приемлемыми налогами, то и тогда эти концессии будут даваться с явным намерением нарушить договор ранее срока и отнять в пользу партии вложенный капитал.
Услышав значительно позднее о суде над англичанами, инженерами компании «Лена Голдфилд», я нисколько не удивился и никак не мог понять той наивности, какую проявили бритты, связывая себя концессией с советским правительством.
На следующем заседании Буяновский предложил приступить к обсуждению предстоящей девальвации и обратился ко всем членам с просьбой в трёхдневный срок письменно изложить свои соображения.
ГЕНЕРАЛ БОЛДЫРЕВ
С большим трудом и после долгих розысков Толюша наконец приобрёл почти новенькие адъютантские аксельбанты и предстал перед нами во всём своём величии и красоте.
Красивый юноша сиял счастьем. Жаль, что он был мал ростом. Всей своей фигурой Толюша напоминал покойного деда по матери, Сергея Васильевича Алфимова. Даже склонность к облысению проглядывала на его темени. Вместе с фигурой он унаследовал от деда большие способности и любовь к технике.
Не помешай революция, смело можно было бы отдать его в какое-нибудь техническое училище, и я был более чем уверен, что из него вышел бы выдающийся инженер.
Толюша заезжал к нам на автомобиле почти каждый день, хвалил генерала и, видимо, был доволен своей судьбой.
На второе или третье воскресенье после его назначения он выпросил у генерала «кадиллак» и пригласил нас прокатиться за город. Эта поездка, как и последующие, была большим удовольствием для всей нашей семьи.
Окрестности Владивостока удивительно живописны, а хорошее шоссе делало поездки особенно приятными. Куда мы только не ездили!
Приблизительно через месяц пребывания сына в адъютантах Болдырев выразил желание познакомиться с нашей семьей и нанёс нам в одно из воскресений визит.
Молодой генерал, приблизительно сорока пяти лет, был мужчиной среднего роста, довольно плотного сложения. Носил небольшую бородку и усы.
Генерал любил при удобном случае щегольнуть своим пролетарским происхождением. В то время это было не только в моде, но требовалось и политическим положением. Прекрасным подспорьем в карьере для политических деятелей того времени являлась тюрьма. При этом плохо разбирались, сидел ли человек в тюрьме по политическому делу или по уголовному.
Генерал в тюрьме не сидел, а его простоватое лицо, всё изрытое оспой, подтверждало, что он сын сызранского кузнеца. Но серые глаза отражали высокий интеллект.