Экипаж боцмана Рябова(Рассказы и повести)
Шрифт:
Они познакомились и подружились давно, ещё тем летом, когда на остров Новый привезли по брёвнам разобранный дом — школьное здание. Они — это Степан Егорович Поморцев и маленькая девочка Любаша, которую по-ненецки звали Мэнева.
После короткого канонадного шторма бледная июльская ночь присмирела над Медвежьей губой на острове Новом. Незаходящее полярное солнце укрылось за серыми клочковатыми облаками. Сухие, лохматые снежные перья тихо ложились на палубу и на тенты люков пришедшего
Едва пароход отдал якорь на рейде губы, как к его борту подошёл пузатый четырёхвесельный вельбот и полдесятка стрельных ненецких лодок.
На вельботе приехал председатель островного Совета Филипп Ардеев. Старенький, но ещё крепкий вельбот — прошлогодний подарок моряков гидрографического судна — был гордостью председателя.
Капитан на мостике ещё отдавал вахтенному штурману последние распоряжения, а председатель по штормтрапу уже ловко вскарабкался на борт парохода. За ним так же быстро и ловко поднялась девчушка-ненка лет восьми. Она была одета в новенькую паницу, расшитую затейливыми цветными узорами-лентами.
— Ты чего, Филипп Иванович, торопишься? — крикнул с мостика капитан. — Не мог подождать парадного трапа?
Председатель махнул рукой, хотел что-то ответить, но тут же попал в объятия Степана Егоровича Поморцева, своего старого знакомого.
Последовали обычные при подобных встречах, нарочито бодрые и в то же время стеснительные: «Ну, как?», «Что нового?», «Как здоровье?». И такие же ответы, краткие, улыбчивые: «Да так», «Всё хорошо». Они не виделись два года и теперь с любопытством рассматривали друг друга.
Девочка, бойко взобравшаяся по зыбкому штормтрапу, на палубе вдруг присмирела и прижалась к переборке.
— А это кто? — спросил Поморцев. — У тебя, Филипп Иванович, дочерей-то, кажется, не было.
— Не было, — смущённо ответил председатель. — Теперь вот есть.
— Ну, здравствуй! — Поморцев протянул девочке руку. — Давай знакомиться. Как тебя зовут?
Девочка исподлобья взглянула на Поморцева.
— Люба её зовут, — сказал председатель.
— Люба, Любовь, — сказал Поморцев. Он высвободил из рукава паницы руку девочки. — А меня зовут дед Степан Поморцев. Я тебе, Люба, сказки буду рассказывать. Много-много сказок! Паница у тебя богатая, Люба. Прямо княжна самоедская!
Девочка перестала хмуриться, но молчала и удивлённо смотрела на бородатого и гривастого, невысокого человека в поношенном чёрном плаще.
Минут десять спустя капитан, сказочник и гости с острова уже сидели в кают-компании.
— Значит, школу привезли? — спросил председатель.
— И школу и учителя, — сказал Поморцев. — Теперь, Люба, ты будешь учиться в школе. Будешь?
Девочка дичливо молчала.
К чаю Поморцев принёс из своей каюты банку варенья, а Любе подарил плитку шоколада с гривастым львом на этикетке.
Девочка долго рассматривала этикетку,
— Ты такой. У тебя голова такая.
Капитан и сказочник расхохотались. Люба смутилась и добавила:
— Только у тебя глаза не такие, не злые… Это собака?
— Вот это хватка! — продолжал смеяться капитан. — Вот сравнила! Мы думали, что вы, Степан Егорович, больше похожи на моржа, а оказывается, вы — лев. И в самом деле похож. И правильно подметила: глаза-то у вас не львиные. Только шевелюра с бородой.
Подступало утро. Оно было таким же бледным и унылым, как и полярная ночь.
Председатель ушёл в каюту к капитану. Сказочник остался с Любой на палубе. На первых порах Степан Егорович рассказал коротенькую сказку. Люба внимательно слушала, но всё время молчала, не сказала ни одного слова. И всё же она становилась всё доверчивее и спокойнее.
А ещё больше они познакомились и потом подружились уже на острове — в маленьком домике островного Совета, где жил председатель Филипп Иванович Ардеев.
Всех знал на острове Новом Степан Егорович, даже шамана, ныне безработного и редко появляющегося в становище Медвежьем. А вот маленькую ненку Любу, которую по-ненецки звали Мэнева, он увидел в первый раз.
Её историю Поморцев узнал позднее от Филиппа Ивановича.
Отец Любы-Мэневы погиб на глазах у товарищей, вблизи от Медвежьей губы, в год рождения дочери. С двумя другими молодыми ненцами он выехал охотиться на чистиков, а встретился с моржом. Оба ствола ружья у охотника были заряжены дробью, бессильной перед огромным зверем. В скорости хода крошечная стрельная лодка тоже уступала моржу. Страшный удар бивнем по корме решил исход борьбы.
Русский поп крестил девочку в часовне и назвал Любовью, а бабка Тасей противилась попу, ненавидела свою невестку Устинью, мать Любы, и звала девочку Мэневой. Тасей уже взрослой сама была насильно окрещена, но крест не носила.
Она была ещё не старая, но злая и упрямая женщина. Через год после гибели сына Тасей выгнала из чума невестку, и той пришлось с маленькой дочерью идти к старому отцу Хатанзею.
Свои три десятка оленей Любина бабка пасла в глубине острова, далеко в тундре. Она зналась с шаманом и в своём чуме хранила деревянных божков. Отправляясь на охоту и на рыбалку, Тасей прятала древних дедовских божков под малицей, надеясь на их помощь.
Три года на острове об Октябрьской революции даже не слышали. Пароходы из Архангельска не приходили. Не приезжали на своих карбасах с Большой земли и русские промышленники и торговцы.
В это время вдовый ненец Филипп Ардеев посватался к вдове Устинье, матери Любы, и женился на ней. Весть о новом замужестве невестки быстро долетела до чума Тасей. Взбешённая бабка запрягла оленей и понеслась в Медвежье. Она задумала отобрать внучку, но в пути поняла, что девчонку ей так легко не отдадут.