Эклетика. Часть первая. Полуденные тени

Kitty Lui

Йонсу, потянувшись, открыла глаза. Было раннее утро, солнце только-только выглянуло из-за гор Мийэрдина, освещая долину Сёльвы. В комнате было жарко - женщина подошла к окну, открыла его, впуская влажный тёплый воздух. Птица улетела. Все спали, и на улице не было никого. Прекрасное утро. Ранняя-ранняя осень. Цветы начинали распускаться от прикосновения солнца, маленькие садовые феи, весело пища что-то на своём языке, плескались в искусственном озере, фонтанчиках, пользуясь тем, что их никто не видит. Воздух пах лавандой, как и вчера, как позавчера…

Каждое утро Йонсу Ливэйг сама седлала очередную изящную

кобылку и мчалась прочь из Анлоса, к холодным пикам северных гор, к зимней свежести. Сколько лет она уже делала это? Йонсу потеряла счёт годам своего заточения в столице. Менялись только лошади. Женщина любила смотреть сверху на широкую зелёную долину, на реку, на блеск Аэрмиссе далеко на юге, на западные горы, покрытые снегом, на восточный горный хребет с острыми шпилями вершин, на далёкий Аливьен-иссе, блестевший золотыми куполами своих башен. Слушать хруст снега, журчание водопадов во льдах, завывание ветра в горах. Эти моменты жизни были ей дороже всего. Длинной жизни, пострадавшей от бесчисленных войн.

Итак, новый день.

Когда Йонсу вышла во двор, цветы уже распустились: белые и ярко-жёлтые, гладкие и махровые, растущие в соцветии и в гордом одиночестве. Голубой диск солнца, прогоняя не желавшие уходить звёзды за горизонт, заставлял гореть разноцветные купола замка и полупрозрачные переходы, превращая Анлос в слепящее глаза великолепие. Даже камень, из которого он был сотворён, горел. Пробегая мимо фруктового дерева, женщина сорвала ярко-оранжевый плод - подарок Элли. Становилось всё жарче: несмотря на то, что Йонсу была в тонкой рубашке из льна и бриджах из тонкой кожи, она ждала, когда же окунётся в холод северных лесов, куда на протяжении десяти лет звало сердце. В сумке лежал зимний плащ на подкладке из меха, перчатки, сапоги и жилет из плотной шерстяной вязки.

У храма Альфираци она остановилась. Храм звезды блаженства стоял отдельно от самого замка: к нему вел высокий мост через Сёльву. Белые стены здания были высоки, скрывали внутренний двор и башни. Йонсу никогда не была в нём: заходить в храм строго воспрещалось всем, кто не являлся адептом звезды. Женщина вздохнула. В юности ей говорили, что храм Постериоры, звезды пустоты, принял бы её, но Йонсу не хотела прятать свою жизнь за стенами храма, находящегося на крайнем востоке. Её сила - её проклятие.

Конюшня находилась за пределами замка, у самой реки. Опрятное здание из камня и древесины, с белеными стенами выходило открытыми воротами на мощеную дорогу, что вела к ферме, раскинувшейся среди садов из плодовых деревьев. У небольшой запруды, огороженной для нужд фермы, размещалась пасека на несколько десятков ульев. У длинных хлевов в загородках паслись тучные коровы и обросшие шерстью овцы. На пастбище за садами медленно бродили стреноженные лошади и мирные тугги, гигантские мохнатые полубыки с шестью лапами. У запруды громко гоготали гуси и хищные зубастые утки. Каких только забавных существ ни привозили со смертных планет, находящихся за Гранью.

В Империи Света ничего не менялось. Никогда и ничто. Идиллия тянулась вечно, заставляя жителей растворяться в сладком безразличии.

Подойдя к конюшне, женщина открыла двустворчатые дверцы и вошла в помещение, пахнущее сеном и лошадьми. Вдоль стен располагались просторные стойла. Лошади, узнав Ливэйг, которая была на конюшнях частой

гостей, высовывали головы над загородками и ржанием привлекали к себе внимание в надежде на угощение. Йонсу поздоровалась с каждой. Дойдя до противоположного конца, женщина остановилась у стойла, над дверцей которого высунула свою гибкую шею Элли. Белоснежная кобылка приветствовала её нетерпеливым ржанием. Йонсу потрепала заплетённую в косу гриву. Ей всегда нравился белый цвет.

Оказавшись за пределами двора, Йонсу сразу же пришпорила лошадь. Под копытами Элли утрамбованная земля перешла в густой травяной покров пастбищ, а потом и в камень мощеных дорог. Мимо проносились раскинувшиеся на холмах и равнинах фермы, башни, склады, телеги, сады, поля… Миновав несколько небольших поселений, Йонсу снова вырвалась на земли, свободные от разумных существ.

Перейдя с галопа на тихий ход, Йонсу повернула лошадь к протекавшему неподалеку широкому ручью.

Элли ступила в пронзительно-голубые воды ручья, поднимая брызги. Женщина послала лошадь на противоположный крутой берег.

Природа менялась: тропа, на которую выехала Элли, шла под гору, лес сгущался, превращаясь в чащу. Йонсу цокнула языком — кобыла пошла быстрее. Ливэйг знала, кто обитает в северных лесах. Деревья с густой листвой постепенно сменились хвойными, цветы и кустарники - на мхи и лишайники, а те, в свою очередь, сдались на милость снега и льда. Элли шла уже не так быстро, как прежде. Лошадка утопала в снегу до середины пястья, высоко поднимая коленца; Йонсу спустилась на землю. Женщина не проваливалась: она была лёгкой, практически невесомой, как и ее отец когда-то, бывший чистокровным эльфом. «Как много снега, — думала она. — Прошлой зимой здесь ещё была трава». Этой ночью над северными горами бушевала метель. Очередная. Голые ветви деревьев оделись в лёд, ручейки застыли и скрылись под сугробами. Ни птиц, ни животных не было слышно. Наконец, Йонсу вышла на полностью открытую местность. Перед её взором расстилалась безжизненная белая равнина с далекими пиками гор.

– Стой, Элли, - Йонсу придержала лошадь за удила и повернулась к югу. Эту оконечность равнины предгорья окружали хвойные леса. Справа горели башни Анлоса, а слева, чуть ближе, блестело замёрзшее озеро. Так спокойно… Лёгкий холодный ветер щекотал щёку. Осталось подняться на склон, чуть углубиться в лес - и охотничий домик согреет её уютом своих стен. Было непривычно холодно. Кажется, зима действительно будет суровой, что бы не говорили в Анлосе. Дёрнув за поводья, Йонсу пошла дальше. Элли осторожно ступала рядом. Снег хрустел под поступью лошади, свежий, нетронутый. Кроме неё тут никто не бывал, охотники и пастухи побаивались заходить так далеко в предгорье, довольствуясь дичью в лесах и пастбищами, что находились намного ниже.

Ей нравилось в северных лесах. Пустота, одиночество и холод напоминали тот период жизни, который прервался ужасным поступком, стоившим памяти. Тот период, когда она была счастлива.

В предгорье царила тишина и спокойствие первозданности.

Но вдруг впереди что-то блеснуло, особенно ярко, чужеродно нетронутой белизне снега. Йонсу приподняла голову, пытаясь разглядеть, что же привлекло её внимание, и ускорила шаг. Подойдя ближе, женщина сняла перчатки, наклонилась, разглядывая обнаруженный ею предмет.