Экологический роман
Шрифт:
Отец и сын существовали в разных мирах, не соприкасались, может быть, и презирали друг друга - взаимонепонимание не обходится без презрения.
Притом еще сын, легкомысленный и общительный мальчик, оказалсяподготовленным не только к своей специальности, но и к специальной жизни тоже - легкомыслие и самоуверенность помогали. Появятся у него дети тоже не будут знать, чем занимается их отец, как называется то, чем он занимается.
Экономист строительного треста, Татьяна Александровна Голубева - тоже механик, механик движения
Дочь училась в Текстильном институте, мечтала стать модельером механика моделирования. Что будет с людьми лет через тридцать?
– этот вопрос всем этим механикам, ни одному, в голову нe приходит и прийти не может, только географу Голубеву.
А еще дочь боялась Ленина: когда-то в детском садике руководительница объяснила: дядя Ленин - это такой дядя, который умер, но все равно жив и очень любит детей...
Глава пятаяАСЯ
В пятницу Голубев побывал в кадрах "кВч", оставил заявление, спросил:
– Сколько еще дней я обязан выходить на работу? Инспектор отдела, сильно разукрашенная дама, сильно молодящаяся,моложаво подергала плечиком.
– С начальником кадров говорили?
– Не говорил.
– Поговорите. Впрочем, я сама потолкую. На руках "Для служебного пользования" есть?
– Две инструкции.
– Сдадите мне под расписку в собачьем листочке. Расчет - через две недели. Работу можете подыскивать с сегодняшнего дня. Отмечаться в журнале прихода-ухода необязательно. Понятно объясняю?
– Вполне!
– Спасибо!
– Не за что!
Разговаривая таким вот образом в кадрах, Голубев думал: "К Асе, к Асе, к Асе!" Все впечатления, все, о чем Голубев думал в Асуане, на правом берегу Нила, он думал и впечатлялся не один - с Асей. И теперь (сию же минуту!) должен был ее видеть.
И звонил Асе и вчера и сегодня - безответно. Голубев думал - Ася на дежурстве: медицинская сестра Корнеева (до замужества Горелова) то и дело дежурила и за себя и за других сестер - отказывать она не умела, семьи не имела, всегда свободна.
– Ты жив?!- встречала Голубева Ася, когда он навещал ее. Голубев в ответ говорил Асе, что любит ее.
– Не верю! Голубева это потрясало.
– Почему?
– Для тебя это слишком легкомысленно. И непривычно.
– Я? Легкомысленный? Ты же знаешь - я зануда! Вот кто я!
– Тебе Бог велел быть легкомысленным - что ты пережил-то? Ничего завсю свою жизнь ты не пережил!
– Чуть не полвека живу.
– Пустяки! Ты не пережил таких дней, чтобы каждый за полвека!
– Виноват - в сравнении с тобой я не пережил ничего! Виноват. И встреча тут же принимала тот самый оттенок, которого и Голубев иАся хотели избежать, и Ася говорила:
– Виновата я!
– Помолчав, говорила: - Я так долго была без тебя, такиздалека, так беспомощно о тебе думала, что теперь не знаю,
– Ну, меня распознать ничего не стоит: нормальный человек...
– Самая невероятная вероятность! Поверить невозможно: нормальный.
– И ты не веришь...
– И я не верю... Знаешь, что я хочу сказать?
– Знаю...
– Что?
– Хочу сказать: давай повспоминаем...
– Ты ужасно догадливый, - улыбалась Ася. Как никто на свете онаулыбалась. Только в улыбке она и сказывалась, ни в чем другом не былони истинной ее доброты, ни души, ни любви.
Влюбленно они вспоминали годы школьные, почти что детство, учителей, спектакли и концерты, экскурсии в Суздаль, в Ростов Великий сучителем истории, Асиных родителей в огромной коммунальной квартире,вспоминали и удивлялись: такие тяжелые годы - тяжелее, труднее нынешних, но со всею очевидностью они были, а нынешние этой очевидностилишены.
Сперва вспоминалось не самое главное, что-нибудь совершенно случайное, а потом Ася вдруг спрашивала:
– Не помнишь ли, что ты делал десятого января тысяча девятьсот сорокпервого года? О чем думал? Постарайся, вспомни.
Голубев не помнил. И 2 февраля сорок девятого, и 17 апреля сорокседьмого - нет и нет.
– Мне эти дни запомнились...
– Чем?
– О тебе думала. Думала, а в это время случилось... Что случилось, Ася не говорила, снова спрашивала:
– Девятого мая сорок пятого года? Представь, в нашем бараке этакаяпартийность началась - страсть! Одни ликуют, песни поют, советскуювласть и Сталина благодарят, благодарят и плачут, другие ликуют молча, врастерянности и без песен, еще другие молчат, думают свое: вот если бынемцы советскую власть победили, если бы, если бы!
– Ты?
– Я снова поверила, что ты жив! Поверила, что еще не поздно молитьсяза тебя, чтобы ты был жив. Где ты был девятого мая?
9 мая 1945 года, рассказывал Голубев Асе, он был в Ленинграде -слушатель курсов по переподготовке военных гидрологов на гражданскийлад (говорилось, "переход на мирные рельсы"). Краткосрочные были курсы,полтора месяца, но лекции читали крупные гидрологи и гидротехники. Идомашние задания нужно было выполнять, ни дать ни взять студенческиевремена.
Ленинград от крыш до цоколей в шрамах. Малолюдный, а люди на егоулицах казались Голубеву невероятными - они были ленинградцами. Онвсматривался в лица: может быть, иконные лики?
Замечая среди них себя, Голубев недоумевал: вот он ездит с ними втрамвае, так же, как они, по карточке покупает хлебушко в магазинах, нохлеб имел такой разный смысл для него и для ленинградцев! Голубев всю жизнь прожил на этом свете, те - и на этом и на том.
Ася никогда не была в Ленинграде, но ленинградкой тоже была, теперьуже до конца жизни. Голубев так и говорил: