Экономический суверенитет государства и конституционно-правовые механизмы его защиты

Болдырев О.

Исходя из сути понятия и контекста оперирующих им научных работ, можно выделить следующие основные смысловые значения термина «экономический суверенитет», применяемые в отношении государства: возможность (право) государства определять направления своей экономической политики и осуществлять ее¹²⁵; независимость в экономической сфере, экономическая самодостаточность; сбалансированность взаимозависимостей с другими государствами¹²⁶; полный и неотъемлемый контроль за всеми своими экономическими ресурсами, «активами и пассивами» и др.

Кстати, формулировка «контроль» не случайна. Дело в том, что формального критерия формы собственности (в отношении ресурсов и т. д.) недостаточно. Во-первых, в отличие от конституций некоторых государств, например Бразилии, ст. 20 которой определяет объекты, находящиеся в федеральной собственности, Конституция России прямо этого не делает и, как отмечают исследователи,

«получить реальное представление об объектах государственной собственности Российской Федерации довольно трудно. Потребуется произвести системный анализ норм ст. 8–9 и 71 Конституции РФ, соответствующих норм Гражданского кодекса Российской Федерации, специализированных федеральных законов о рациональном природопользовании и охране окружающей среды, о разграничении собственности между Российской Федерацией и ее субъектами, а также муниципальными образованиями»¹²⁷.

Во-вторых, появились апробированные механизмы доступа транснационального капитала к национальным природным ресурсам даже при сохранении формально государственной собственности на них (подробнее – см. раздел, посвященный ресурсному и энергетическому суверенитету). Как отмечает В. Б. Кондратьев, «государственная собственность не подразумевает обязательную государственную монополию»¹²⁸.

В-третьих, известны и обратные примеры, когда при нахождении большей части имущества в частных руках государство сохраняет за ним жесткий контроль. Представляется верной позиция академика, бывшего директора Института экономики РАН Л. И. Абалкина: «Неверно <…> фиксировать роль государства в каких-то однозначно выраженных параметрах. Например, связывать масштабы этой роли с удельным весом государственной собственности, или с долей ВВП, распределяемой через государственный бюджет, или с объемом закупок по контрактации или в форме государственного заказа. Это важные показатели, но механизм государственного регулирования тоньше, сложнее, многообразнее, и часто эта регулирующая роль может быть значительно более высокой при относительно меньших показателях, скажем, по доли собственности или по размеру распределяемого через бюджет ВВП»¹²⁹. А один из наиболее известных в мире исследователей проблематики социального государства Г. Эспин-Андерсен указывает на широко распространенные заблуждения, в частности: «Многие думают, что <…> эти страны (имеются в виду скандинавские государства. – О. Б.) если не полностью, то наполовину социалистические (известен даже термин “шведский социализм”. – О. Б.) <…> Однако нет ничего более далекого от истины – роль государственной собственности в этих странах незначительна и на самом деле гораздо меньше, чем в таких бастионах капитализма, как, например, Франция»¹³⁰. Кроме того, Швеция – исторически государство с очень монополизированным капиталом¹³¹. Однако одновременно эти страны оказываются одними из наиболее социально ориентированных – несмотря на то, что по формальному критерию объема и форм собственности – одни из самых «капиталистических». Социальная ориентация достигается другим, в частности, использованием государством различных (в том числе налоговых) механизмов, не допускающих паразитирования на монопольном положении, и извлечения из него сверхприбылей; инструментов, стимулирующих к реализации социальной функции собственности¹³². И арсенал этих инструментов контроля государства за капиталом, его ограничений, прямого и косвенного влияния на него – все это составляет часть экономического суверенитета государства.

Некоторые варианты трактовки термина «экономический суверенитет» можно объединить формулировкой «суверенитет в экономической сфере». Некоторые исследователи считают данный термин более корректным, чем термин «экономический суверенитет». С абсолютизацией этой позиции трудно согласиться. Во-первых, подобно тому, как равно допускается использование синонимичных терминов «суверенитет государства» и «государственный суверенитет», «суверенитет народа» и «народный суверенитет» и т. п., возникает вопрос: почему же в данном случае термин «суверенитет в экономической сфере» допустимо использовать, а термин «экономический суверенитет» – нет? Во-вторых, как было показано, термин «экономический суверенитет» уже получает достаточно широкое распространение – как в литературе, так и в нормативно-правовых актах, судебной практике, иных официальных документах. И, в-третьих, возникают два вопроса: что понимать под «экономической сферой» и следует ли понимать под ограничением экономического суверенитета государства лишь ограничение государственного суверенитета в экономической сфере или же и ограничение суверенитета государства в иных сферах, но реализованное экономическими механизмами (например, путем долгового «закабаления» государства, в рамках которого предоставление кредитов, их реструктуризация и т. п. обусловливаются кредитором неэкономическими требованиями к заемщику)? Соответственно, термин «экономический суверенитет» можно рассматривать в широком и узком смысле.

Исходя из классического определения государственного суверенитета как «верховенства в делах внутренних и независимости в делах

внешних»¹³³, целесообразно разделить формальный и фактический экономический суверенитет. Хотя некоторые классики конституционно-правовой мысли, например Г. Еллинек, полагали, что «суверенитет» – понятие правовое и речь идет о юридической, а не фактической независимости государственной власти от иных субъектов¹³⁴ (а, например, современный исследователь Г. М. Вельяминов предлагает следующее определение: «Суверенитет есть формально-юридическая независимость государственной власти от всякой иной власти»¹³⁵), тем не менее другие исследователи противопоставляют ему «реальный суверенитет», означающий «способность государства на деле (а не декларативно) самостоятельно проводить свою внутреннюю, внешнюю и оборонную политику, заключать и расторгать договоры, вступать или не вступать в отношения стратегического партнерства и т. п.»¹³⁶. В юридической литературе уже предложено разграничение de jure и de facto в отношении фискального (налогового) суверенитета¹³⁷, который является подэлементом экономического суверенитета¹³⁸. Попробуем разграничить формальный и фактический экономический суверенитет и будем рассматривать их следующим образом:

1. Формальный экономический суверенитет – как право государства контролировать все свои экономические ресурсы, активы и пассивы, сохранять в их отношении юрисдикцию и самостоятельно определять собственную экономическую политику, включая ее денежно-кредитную, бюджетно-налоговую, внешнеэкономическую, антимонопольную (конкурентную), секторальные (промышленная, сельскохозяйственная и т. д.) и другие составляющие (некоторые авторы даже считают, что для определения понятия «экономический суверенитет» требуется ввести и дефиницию понятия «экономическая политика»¹³⁹, но, представляется, что делать это необязательно: классификация видов макроэкономической политики различается и в работах ученых-экономистов, так как разные авторы в нее включают политику в области цен и доходов, труда и занятости, инновационную политику и политику стимулирования научно-технического прогресса, инвестиционную политику и т. д. – указанный вопрос является в большей степени предметом экономической дискуссии и выходит за рамки данной работы; кроме того, речь идет не только о макроэкономической политике, но и о государственном, в том числе правовом, регулировании микроэкономической сферы).

2. Фактический экономический суверенитет – как наличие фактической возможности контролировать все свои экономические ресурсы, активы и пассивы, сохранять в их отношении юрисдикцию и определять собственную экономическую политику; самодостаточность и независимость от внешних поставок, особенно критически важной продукции (продовольствия, лекарств, вооружений), от колебаний мировых цен на отдельные виды ресурсов и товаров, от кризисных экономических явлений в других государствах и в мире в целом (полная независимость едва ли достижима, поэтому под ней, скорее, должна пониматься сбалансированная взаимозависимость¹⁴⁰).

Формальный экономический суверенитет – целиком и полностью можно считать объектом исследования в рамках науки конституционного права. Именно «право независимо принимать решения»¹⁴¹ (выделено мною. – О. Б.) можно назвать «конституционно-правовым» пониманием экономического суверенитета. Однако юристы-конституционалисты не могут абстрагироваться и от вопросов фактического экономического суверенитета, поскольку последний является отражением соответствия или несоответствия реалий конституционным нормам о суверенитете¹⁴².

Некоторые исследователи еще разграничивают «активный» и «пассивный» суверенитет¹⁴³ – по критерию того, насколько государство реализует свой суверенитет, набор имеющихся у него суверенных инструментов проведения той или иной экономической политики. Данное разграничение представляет интерес с позиций экономической науки, но с точки зрения конституционного права важно наличие и сохранение в руках государства самого суверенного права и возможности данный набор инструментов использовать, а не определение целесообразности их использования в тех или иных ситуациях.

Если право ограничено, например, международными обязательствами, то мы имеем ограничение формального экономического суверенитета (сделаем оговорку, что многие правоведы исходят из традиционного рассмотрения государственного суверенитета как величины дискретной – «суверенитет либо есть, либо его нет» – рассматривают принятие международных обязательств не как ограничение, а как реализацию государственного суверенитета, а передачу части государственных полномочий межгосударственным объединениям не рассматривают в качестве уступки части суверенитета – данный подход в современных условиях представляется дискуссионным, о чем будет говориться ниже). Если право сохраняется, но у государства нет возможности им воспользоваться, то речь – об ограничении фактического экономического суверенитета.