Эксгумация
Шрифт:
Зайдя внутрь, я попросил пригласить менеджера. Когда она появилась из глубины магазина, я объяснил ей, кто я и кем приходился Лили. Менеджер предложила сесть и поговорить. Я согласился. Она провела меня в свой кабинет.
— Нам пришлось очень нелегко, — сообщила мне она.
Я примерно представлял, что она имела в виду: за несколько недель до нашего разговора журнал «Фейс» организовал съемку по мотивам того, что произошло с Лили. В складском помещении, декорированном под «Ле Корбюзье», демонстрировались новейшие модели от «призрака», перемазанные киношными имитаторами крови.
— Как
Я не стал поправлять ее и говорить, что это была смерть моей бывшей подруги.
— Нам совсем нежелательна такая реклама.
Наверняка именно поэтому все восемь страниц материала из «Фейс» были пришпилены к доске у нее за спиной.
— А полиция с вами связывалась?
— Да, — ответила она.
— Они вам объяснили, что им было нужно?
— Как я поняла, они пытались вычислить маршрут ее перемещений по городу в день гибели.
— И?
— И она была в нашем магазине в тот день.
— Была в магазине?
— Купила платье, в котором она была в тот вечер. Я ее обслуживала. Лили, похоже, была очень довольна, потому что успела купить последнее платье. Я все хорошо помню только потому, что она покупала эту модель уже в третий раз.
— Неужели она купила у вас три одинаковых платья? — спросил я.
Платье номер «один», в котором ее застрелили, сейчас находилось, вероятно, в распоряжении полиции; платье номер «два» лежало в коробке в ее квартире; но где могло быть платье номер «три»?
— Да. Она купила первое, как только они появились, то есть около года назад.
Я пытался вспомнить, видел ли ее когда-нибудь в таком платье.
— Затем второе примерно за месяц до гибели. А затем еще одно в тот самый день. «Я вечно на них что-нибудь проливаю» — так она все объяснила. Однако вы-то сами как? Как себя чувствуете? Вы ведь иногда заходили к нам с Лили, верно?
Я вспомнил, что, бывало, шатался по магазину, гордясь, как настоящий мужчина, своей полной бесполезностью, пока Лили примеряла платье за платьем. (Она говорила, что я одеваюсь безвкусно, и скорее всего была права.)
— Да, — сказал я. — А кто-нибудь еще с ней хоть раз сюда приходил?
— Э-э-э…
— Не бойтесь, я знаю, что она мне изменяла.
— Были и другие мужчины.
— Вы кого-нибудь из них узнали?
— Одного я где-то видела. Такой представительный мужчина средних лет. Знакомое лицо. Он приходил с ней раза два. Были и другие. Друзья. Тот актер из рекламы.
— Геркулес?
— Да.
— А вы помните, кто был с ней, Геркулес или тот мужчина средних лет, когда она покупала это платье в первый раз?
— Подождите, — сказала она, — я в тот день не работала.
Менеджер вышла из кабинета. Мне было слышно, как она идет по деревянному полу магазина — звук шагов отражался от твердых белых стен и почти совсем не поглощался одеждой. До меня донеслись женские голоса; кто-то отвечал на вопросы менеджера; я расслышал ого и четкое нет. Она вернулась.
— Извините, мне не удалось узнать это. Тот человек, который, как мне кажется, тогда
— Большое спасибо, — сказал я. — Вы мне очень помогли.
— Она была такая красивая, правда? Как ужасно…
29
Представительный мужчина средних лет.
Это звучало вполне правдоподобно. Больше всего Лили раздражало во мне неумение блеснуть в обществе. «Ты такой заурядный!» — обычно стонала она, когда я в очередной раз надевал что-то не то или делал ей неудачный комплимент.
Но кто бы это мог быть?
Как у всякой актрисы, отношения Лили с другими людьми отличались накалом чувств, но не глубиной (кроме отношений с психоаналитиком и агентом). Она работала с десятками мужчин средних лет. Однажды в Норвиче она играла Джульетту в паре с Ромео, которому было явно за сорок. Большинству ее сценических возлюбленных требовался парик или корсет.
Я мог бы, конечно, просмотреть списки актеров, игравших в тех десяти-двенадцати постановках, в которых она участвовала. Но ведь это были бы только те спектакли, которые ставились уже после того, как мы начали встречаться. Возможно, она познакомилась с ним еще раньше. И потом, нельзя было исключить, что этот мужчина средних лет не познакомился с ней за кулисами, или у служебного входа, или в каком-нибудь другом месте, никак не связанном с театром.
Если кто-нибудь об этом и знал — если Лили кому-то и говорила, — то это могла быть только ее мать. Но я был уверен, что теперь Джозефин согласится на беседы со мной очень нескоро. Мне пришлось бы предложить ей что-то взамен, например квартиру, однако в тот момент подобная информация столько не стоила. Тем более что я придумал другой способ, как ее добыть.
Я отправился прямиком к Геркулесу. Он жил в огромной, перестроенной из бывшего склада квартире на Оулд-стрит, прямо над офисом «Дейзд-энд-Конфьюзд». Струганые сосновые полы. Окна размером с киноэкран. Места на стенах столько, что там уместились шесть картин в духе Марка Ротко. У Геркулеса было все, о чем я только мечтал, и от этого мне было вдвойне тягостно.
Мы с Лили раза два бывали в гостях у Геркулеса и его подружки Утны. Для меня эти визиты были интенсивным упражнением в неловкости. Казалось, Геркулес нарочно демонстрировал всем, как безнадежно скучна моя жизнь, постоянно интересуясь ее мельчайшими подробностями.
С тех пор Утна ушла от него к третьему заместителю второго помощника режиссера. В откровенном интервью бульварной прессе (проиллюстрированном ее столь же откровенными фотографиями), она пожаловалась, что Геркулес относился к ней, как к «телу без мозгов». И добавила: «А у меня отличные мозги». (При этом у читателей была прекрасная возможность удостовериться в ее более очевидных достоинствах.)
Было два часа дня. В это время Геркулес, как и все актеры, должен был скучать дома без дела. Так и вышло.