Эксгумация
Шрифт:
Теперь у нее был повод расстроиться не только из-за личных проблем, но и профессиональных неудач.
— Вы, похоже, очень довольны, что вам удалось задержать наемного киллера. А что, если ребенок имеет отношение к мотивам убийства? Вы об этом подумали?
— Конечно, — отрезала она. — Кто мы, по-вашему, — полные идиоты?
— Я думаю, что вы — сборище долбаных неудачников, которых не взяли в десантники… или в настоящие психологи.
— Я рада, что мы внушаем вам столько доверия.
— Отныне вы будете меня информировать должным образом, — сказал я.
— Мы будем сообщать вам все, что сможем.
Я
— Я вынуждена попросить вас не начинать собственного расследования. Это чрезвычайно осложнит нашу работу. Делом занимаются профессионалы.
— И еще одно — могу я получить список вещей, которые эти ваши «профессионалы» изъяли из квартиры Лили?
— Вещи? Какие, например? — поинтересовалась она.
— Ее лекарства. И дневники.
Психея смутилась.
— Вам ведь известно, что по завещанию я унаследовал все ее имущество. Все, что вы изъяли, принадлежит мне.
— Вы имеете право знать об этом, — сказала она.
— Тогда почему мне не предоставили такого списка?
— Я уверена, что просто недоглядели.
— Исправьте это, и поскорее, ладно?
— Я посмотрю, что можно сделать.
— Отлично, тогда можете идти.
Психея взяла свою сумочку и ушла.
Мне было немного не по себе оттого, что я так жестоко обращался с ней, но она не была ни моим другом, ни родственницей — она была нанята государством, чтобы снова сделать меня счастливым и полноценным гражданином, а также заговаривать мне зубы любыми возможными оправданиями. Не было ничего страшного в том, что для установления истины мне приходилось ее немного помучить. Она должна была быть готова ко всему. Если же у нее что-то не получалось, значит, ей пора было менять работу. Похоже, об этом она уже и сама догадывалась.
31
Мне ничего не стоило самому подняться по лестнице в «Ле Корбюзье», но я сделал вид, что без помощи не обойдусь. Я захватил с собой выданные в больнице костыли, чтобы казаться как можно более немощным. И моя уловка сработала. Меня бережно возвели по двум пролетам лестницы, взяв под локоть, причем я то и дело останавливался, чтобы перевести дыхание и набраться сил. Помощь оказывал официант с бритой головой и козлиной бородкой — тот самый, что обслуживал нас с Лили в день убийства.
Он называл меня мистером Янгом, потому что я забронировал столик под этим именем.
Я не удивился, что он не узнал меня: для него я был всего лишь обеденным посетителем, одиноким больным человеком, о котором не стоило чересчур беспокоиться.
Медленно, спотыкаясь и покачиваясь, я приблизился к тому самому столику, из-за которого я теперь спотыкался и покачивался. Или, по крайней мере, был вынужден изображать из себя инвалида.
Я был спокоен, абсолютно спокоен.
В зале явно сделали ремонт с тех пор, как нас здесь расстреляли. Однако на общем стиле интерьера это не отразилось. Они просто заменили испорченное. Повесили новое зеркало в новой раме. Это заставило меня задуматься о судьбе других предметов, окружавших место преступления, — о судьбе столовых приборов, скатерти, стульев, самого стола. Полиция забрала их все? Или что-то не обесчестило себя наименованием «улика»? В пределах какого радиуса от эпицентра событий должен был находиться предмет, чтобы попасть в полицию? Где проходила линия, отделившая улики от «неулик»? Из нас с Лили вылилось достаточно крови, чтобы запятнать полресторана. Например, где находилась сейчас рубашка
Я сделал еще несколько шагов, по-прежнему не замечая никакой разницы между столиком, что я видел перед собой, и тем, за которым я чуть не погиб.
Я сел на место Лили и после этого, тщательно осмотрев все вокруг, я наконец заметил кое-какие признаки того, что здесь все-таки что-то произошло.
Пол ресторана был сделан из светлого дерева. Однако вокруг столика, где я сейчас сидел — того самого столика, — половицы были немного светлее. Всего чуть-чуть, но этого было достаточно, чтобы догадаться, что здесь что-то с усердием оттирали, после чего осталось еще более красноречивое memento mori — напоминание о смерти (понятное, пожалуй, только мне и персоналу ресторана).
Кроме того, присмотревшись, я заметил, что щели между половицами были темнее в тех местах, куда попала кровь.
Боковым зрением я уловил какое-то движение. Я направил взгляд в ту сторону. Ко мне подходил официант, чтобы предложить напитки. Это был другой официант, не тот, что помогал мне подняться по лестнице. Это был неправильный официант.
— Я бы предпочел, чтобы меня обслуживал он, — сказал я неправильному официанту, указывая на правильного.
Неправильный улыбнулся сначала своим мыслям, приняв меня за гомосексуалиста, а затем мне, желая подтвердить и свою принадлежность к касте.
Он отошел и обменялся двумя-тремя словами с правильным официантом. Через несколько мгновений последний уже был около меня, явно не слишком раздосадованный моей просьбой (которую он тоже принял за каприз собрата по ориентации).
Я решил, что теперь, когда я здесь и когда все под контролем, необходимо действовать как можно быстрее.
— Прежде чем заказывать обед, я хотел бы рассчитаться за предыдущий заказ, который, насколько мне известно, так и остался неоплаченным.
Бедняга официант недоуменно посмотрел на меня.
— Вы что, меня совсем не узнаете? — спросил я. — Тогда я выглядел чуть более здоровым и был без костылей.
Он издал какой-то странный хриплый звук, как будто его внезапно затошнило.
— Черт, — пробормотал он.
— Присядьте, а то вы что-то позеленели, — предложил я.
— Все нормально.
— Присядьте, присядьте, — повторил я, указывая на стул напротив меня. — Тем более что это счастливое место.
За соседним столиком никого не было, поэтому официант взял оттуда стул и поставил его под прямым углом к моему столику. Официант садился медленно, как будто оказался в зоне невесомости.
— А вы не робкого десятка, раз не ушли с работы после того случая, — сказал я. — Как вас зовут?
— Майкл, — сказал он.
Неправильный официант бросил на нас игривый взгляд. Было похоже, что он вообразил себе какой-нибудь невероятный сценарий: я — миллионер и предлагаю его коллеге пожизненную работу на своей яхте, приписанной к Биарритцу (с обязательным ношением униформы, правда сведенной до минимума).
— Майкл, могу я заплатить по счету, который остался неоплаченным?
— Как вы себя чувствуете? — рассеянно спросил он.