Эксгумация
Шрифт:
Она также переняла мои вкусы в музыке (единственной исполнительницей, которую она выбрала сама, была Джой Дивижн). Большинство книг, за исключением помятых текстов ролей, тоже были куплены мной. Я читал десятки интервью, в которых Лили рассказывала, что открыла для себя альбом или роман, которые на самом деле неделей раньше порекомендовал ей я. Когда я выразил ей свое неудовольствие, Лили (вполне в духе своей матери) ответила: «Но Конрад, зато я открыла тебя…»
На одном из кухонных столов стояли две большие бутылки «Абсолюта» с голубой этикеткой. Я до сих пор не выяснил, откуда они взялись.
Мать Лили не
До сих пор я не нашел в квартире даже намека на то, из-за чего Лили могла стать жертвой убийства. Сам не знаю, что я рассчитывал найти. Но мне казалось, что здесь должно было быть что-то необычное; хотя, если бы такой предмет был, его бы наверняка изъяли детективы. В квартире хорошенько прибрали — я еще раз в этом убедился, когда зашел в спальню.
Одежда Лили обычно обитала или на полу, или в огромной металлической корзине для грязного белья. Я не припомню, чтобы хоть раз пол спальни не был покрыт лишаем брошенных трусиков или паршой скомканных колготок — в стерильной экосистеме Лили просто не смогла бы произрастать.
Я предположил, что Джозефин разложила одежду по шкафам и комодам. Открыв несколько ящиков, я убедился в правильности своего предположения — все было выстирано, выглажено, рассортировано и разложено по стопкам.
В этот момент у меня в голове возник неожиданный образ: Джозефин стирает в раковине трусики Лили полуторамесячной давности, отстирывает пятна грязи. Кровь, моча, дерьмо Лили и даже, вполне возможно, моя вытекшая и засохшая утренняя сперма растворяются в мыльной воде и текут между проворными пальцами Джозефин. Это было противно.
Я заглянул в тайник Лили, который она устроила под половицами в спальне. Я заглядывал туда и раньше, но ни разу не осмелился что-нибудь оттуда достать, потому что, если бы Лили узнала, это означало бы мгновенный конец наших отношений. Ее дневники (все ее дневники), как я и ожидал, исчезли. Если верить Джозефин, их забрала полиция.
Лили писала левой рукой, поворачивая страницу так, чтобы не смазать ладонью свежие чернила «Роллербола». Она ежедневно заполняла не меньше страницы дневника своим характерным почерком. С каждым новым словом ее буквы все больше наклонялись влево, пока к концу страницы строка не превращалась в одну сплошную линию почти без разрывов. Мне казалось, что она сама ни за что не сможет прочитать свои каракули. Но ей это как-то удавалось.
Довольно часто, особенно когда она писала обо мне, Лили запиралась в туалете — как подросток, скрывающий свои эротические фантазии от родителей. (Впрочем, я был уверен, что как раз этим Лили охотно делилась с матерью: однажды я застал их за разговором о сексе. Лили с виноватым видом быстро положила телефонную трубку, как только я вошел в комнату, а Джозефин как-то странно улыбалась мне во время нашей следующей встречи. Мать Лили гораздо лучше меня знала, что могло быть в тех дневниках.)
Зеркальный шкафчик в ванной был абсолютно пуст — лекарства Лили, все эти валиумы, либриумы, литиумы, прозаки и занаксы, исчезли. Я провел рукой по верхней полке, надеясь найти хоть одну оставшуюся от нее таблетку. Мои пальцы нашарили что-то застрявшее в глубине, у задней стенки шкафа. В таком месте легко что-то не заметить или забыть. Это оказалась сложенная вчетверо бумажка. Я развернул ее и присел на
Передо мной была инструкция к тесту на беременность.
27
Я вернулся в спальню и улегся на кровать, стараясь придумать, чем бы полезным заняться до конца дня. В голову ничего не приходило — с каждой секундой я становился все бесполезнее. Я едва мог заставить себя совершать элементарные движения.
Примерно через пятнадцать минут я встал и начал изучать содержимое гардероба Лили.
Я провел рукой по вешалкам с платьями, как бы перелистывая страницы каталога воспоминаний: в этом она была на вечеринке в честь ее первой роли в рекламе; в этом — на отвратительном ужине у матери; это мне довелось задрать на ней под деревом в Хэмпстед-Хит; это с отвращением было выброшено в мусорное ведро (спасено и отстирано мной); это куплено в Нью-Йорке и так ни разу не надето; это до сих пор — я поднес его к носу и проверил — каким-то чудом сохранило запах водорослей; это куплено во время гастролей со спектаклем «Соната призраков»; это — появилось за неделю до того, как она меня бросила.
Обессиленный, я вернулся в исходное положение — на кровать.
Мои глаза обшарили верхнюю половину комнаты.
На одном из шкафов лежала никем не замеченная коробка — плоская, серая, незаметная, она тихонько собирала там пыль. На коробке стояло одно единственное слово: «призрак».
Я тут же вспомнил платье, которое было на Лили в «Ле Корбюзье» — текучую невесомую субстанцию, которая одновременно подчеркивала ее доступность (для других) и ее недоступность (для меня).
Я поднял крышку, ожидая увидеть еще одно платье из того же самого магазина — еще один подарок Лили самой себе после нашего разрыва.
Платье было того же цвета, что и то, первое.
Я взял его в руки.
На пол выпал чек.
Без Лили платье было практически бесформенным. Оно вообще было мало похоже на платье — скорее на водопад из мягкой женственной ткани, который заструился с моей руки вниз, до самого пола.
Я подошел к зеркалу и расправил платье перед собой, чтобы рассмотреть его. Я ожидал увидеть в нем какое-нибудь, хотя бы небольшое, отличие в покрое — оно должно было быть или короче первого, или не иметь рукавов.
Однако я испытал настоящий шок, когда понял, что (насколько я мог судить) это было точно такое же платье, как и в тот вечер, когда нас с Лили…
Зачем Лили купила два одинаковых платья? Насколько я мог припомнить, она никогда не приобретала одежду в двух экземплярах — казалось, она даже носки покупала по отдельности.
Я перевернул платье и осмотрел его спереди: Лили явно хотела этим платьем что-то кому-то сказать. Возможно, она не надеялась, что адресат расшифрует ее сообщение. Но все равно, в платье было заложено какое-то тайное послание. Если оно предназначалось мне, то я его не понимал. Если кому-то еще, то…
Я поднял чек. Покупка была сделана примерно за месяц до гибели Лили.
Я решил отправиться к «призраку».
28
Такси до магазина.
Снаружи салон одежды, расположенный в нескольких сотнях ярдов от Оксфорд-стрит, производил впечатление заведения, которое как бы застыло в нерешительности между практичностью и чопорностью. Белый фасад. Четыре ступеньки к двери. Витрина в нейтральном стиле: три безголовых манекена. Более яркие цвета этого сезона (доминируют фиолетовый и алый, — хватит серого).