Эксгумация
Шрифт:
— Два месяца? — уточнил я.
— Ближе к трем.
— Вы знали, что мы в тот момент жили вместе?
— Она говорила мне, что собирается расстаться с вами, и в конечном итоге так и произошло. Простите…
— У вас был с ней секс?
— Да.
— С самого начала?
— Да. — Он кивнул.
— Без презерватива?
— Почему он должен отвечать на такие вопросы? — взвизгнула Дороти.
— Потому что Лили была беременна, когда погибла, — спокойно сказал я.
— О Господи! — выдохнула Дороти.
— Боже мой! — воскликнул Алан.
Они
Я повернулся к Алану:
— Насколько я понимаю, это означает, что ребенок мог быть и ваш.
Алан посмотрел на Дороти с мольбой в глазах:
— Я правда ничего не знал. Но почему полицейские мне не сказали? — Затем он обратился ко мне: — Они делали анализ ДНК? Разве они не могут определить, чей это был ребенок?
— Зачем вы должны были встретиться с Лили в тот вечер?
— Это был просто… просто ужин, — ответил Алан.
— Кто предложил встретиться, вы или она?
— Не помню. По-моему, она.
— А когда вы решили не ходить? Когда Дороти заставила вас отменить встречу?
— Дороти и я поговорили начистоту дня за два до этого. В среду. Мы решили, что так будет лучше. Мы ведь счастливы в браке, поверьте. У нас замечательный сын.
Дороти сказала:
— Алан просто сделал глупость. И теперь он понимает это.
— Хорошо, как вы отменили встречу? Вы ей позвонили? Или отправились к ней домой и сказали обо всем лично? Или встретились где-то в городе? Насколько я понимаю, в этот момент вы окончательно с ней порывали, а не просто отменяли очередное свидание?
Алан попытался украдкой взглянуть на Дороти.
— Я позвонил ей из дома поздно вечером в четверг. Мы оба целый день были на репетиции. Я был занят в «Тите Андронике». Дороти была на репетиции… чего?
— «Трех сестер».
— Ах да. Не важно. В общем, я позвонил Лили довольно поздно, где-то в 11.15.
— Вы были рядом, когда он звонил?
Дороти молча кивнула мне, настолько плотно сжав губы, что кожа на ее лбу, казалось, готова была лопнуть.
— И вы сказали, что не можете больше с ней встречаться… что ваша жена обо всем узнала… что вам очень жаль?
— Думаю, она меня поняла. Я не вдавался в подробности, просто сказал, что все кончено, потому что…
— Она любила вас?
Теперь Алан сидел расставив ноги и схватившись руками за голову. Он говорил, обращаясь прямо к ковру, его душили слезы.
— Надеюсь, что нет, — произнес он.
— Когда я встретился с ней в пятницу, она вроде была в полном порядке, — сказал я, сразу вспомнив платье, надетое как для особого случая, новые духи, необычное спокойствие.
Когда, интересно, Лили увлеклась этим огромным рыдающим животным?
— Вы спали с ней во время гастролей с пьесой Стриндберга?
— Что ж, пожалуй, довольно, — вмешалась Дороти.
— Нет, — ответил Алан, — но мог бы. Между нами как бы проскакивала…
Меня не интересовали его почерпнутые на репетициях метафоры.
— Последний вопрос: Вы любили ее?
— Нет,
Алан весь подтянулся.
— Знаете, думаю, что, наверное, любил, — сказал он.
Дороти резко повернулась и со всей силы влепила ему пощечину. Он принял удар как должное.
— Какой мне смысл лгать? — проговорил он. — Лили уже нет.
— Зато я жива, — всхлипнула Дороти и наконец разрыдалась, — по крайней мере, пока.
— Как насчет той водки, что вы мне предлагали? — напомнил я.
Но они меня уже не слушали, медленно нащупывая путь к примирению через прикосновения и извинения.
Не утруждая себя прощанием, я открыл дверь и выехал из гримерной задним ходом.
39
Такси до дома.
Наверное, слова Алана содержали толику правды. Когда я сообщил ему о ребенке, он мог забыться и некоторое время отвечать честно. Но Дороти пристально следила за разговором, и было очевидно, что они оба что-то скрывают.
Теперь я знал наверняка, что Алан встречался с Лили, пока мы еще были вместе, и что у них был секс. Я попробовал вспомнить, замечал ли что-нибудь подозрительное в ее поведении. Маловероятно. На той стадии наших отношений я доверял ей, включив автопилот: Лили бы ничего такого не сделала, потому что Лили — это Лили, потому что я жил с ней и любил ее и потому что Лили жила со мной и любила меня. (Фактически, я уповал на то, что я ей доверя и что она, зная о моем доверии, не могла предать его.) Я предпочитал беззащитность, надеясь, что сама возможность причинить мне боль помешает ей изменить мне. Такая тактика срабатывает, когда твой партнер любит тебя и чувствует твою боль как свою собственную. Однако Лили в какой-то момент переступила эту черту — или пролезла под ней.
После смерти Лили удавалось причинить мне больше неприятностей, чем при жизни. (Отныне ничего уже не могло измениться — факты так и останутся фактами. Ее измены стали достоянием вечности.) Я не сомневался, что еще до своей гибели она пересекла ту границу, за которой не было места переживаниям по поводу моих возможных страданий.
Я полностью верил Алану только в одном: Лили сказала ему, что собирается от меня избавиться. В этой моей вере не было никакой логики, просто я испытывал такую боль, что сердцем чувствовал — это правда.
Мне приходилось признать, что Лили умерла, практически наверняка не испытывая ко мне никакой любви, и что, хотя у нее во чреве был ребенок, он мог быть зачат от другого мужчины, — от мужчины, которого она действительно любила и которого она предпочла мне.
Когда Лили позвонила мне и пригласила на ужин, мои бастионы гордого одиночества, которые я успел выстроить за полтора месяца разлуки, рухнули от одного удара ложной надежды — она хочет меня вернуть, хочет покаяться, хочет попросить прощения.