Эксгумация
Шрифт:
К дежурной подошел огненно-рыжий парень в белом халате. Она кивнула ему и мотнула головой в мою сторону.
— Вы тот самый журналист? — спросил он.
— А вы кто?
— Азиф.
Заметив, что я с удивлением рассматриваю его белое как мука лицо, он объяснил:
— Меня усыновили, понятно? Мама выбрала такое имя.
— Ну здравствуй, — сказал я.
Мы пожали друг другу руки, хотя я при этом старался не думать о том, где только что была и к чему прикасалась его рука.
Девушка за столиком по-прежнему смотрела на нас. Слово журналист
— Это ведь происходит нечасто? — спросил я, немного сбитый с толку. — Когда белого усыновляют…
— Проходите сюда, — сказал Азиф, не желая очевидно, обсуждать свое детство.
Я последовал за ним по боковому коридору, и мы оказались в небольшом белом кабинете. Азиф сел за стол. Второго стула рядом не оказалось. Патологоанатомы не консультируют больных и не беседуют с родственниками.
Ничего особенно странного в Азифе не было — кроме того обстоятельства, что при рыжих волосах и белой коже он говорил с легким азиатским акцентом, доставшимся ему от приемной матери. Его глаза покраснели от усталости, а ногти оказались обкусаны не меньше моих. Передо мной был человек, вечно озабоченный какими-то проблемами.
— Что касается меня и больницы, — начал он, — этот вопрос закрыт. Я не понимаю, зачем вам понадобилось сюда приходить и мотать мне нервы.
Я достал сигареты.
— Покурим? — предложил я, протягивая ему пачку.
Надо отдать ему должное, как минимум, две секунды он все-таки колебался.
— Послушай, Азиф, — сказал я, когда мы оба закурили, — я буду с тобой откровенен: моя статья будет напечатана в любом случае, у меня и без тебя хватает материала. Ты ведь понимаешь, что у людей и так уже сложилось предвзятое мнение о патологоанатомах? Для широкой публики вы все мясники, упыри. Вы занимаетесь такими вещами, о которых мы не хотим даже думать. Вы проводите так много времени с мертвецами, что начинаете жонглировать мужскими яичками и играть в настольный футбол глазными яблоками и другим подобном дерьмом. Поэтому люди мне поверят, что бы я ни написал, причем любые твои оправдания будут бесполезны. Ты воспользовался мобильным телефоном мелкой знаменитости (мне нравилось называть Лили «мелкой»), и это единственное, что несколько оживляет историю. Иначе она бы нас не заинтересовала, разве что с точки зрения некомпетентности медицинской службы или полиции. Но давай пока поговорим о другом. Не забывая о том, что я сделаю эту статью, даже если не получу от тебя что-нибудь получше. Мы ведь оба знаем: здесь зарыта гораздо большая сенсация, хотя на этот счет почему-то никто не распространяется.
Азиф затянулся и посмотрел на меня выжидающе.
— В момент смерти Лилиан Айриш была беременна; несколько недель. Я думаю, что ты присутствовал при вскрытии, иначе не стал бы звонить матери по чужому телефону, чтобы предупредить, что задержишься. Расскажи мне об этом, расскажи все, что знаешь.
— Нет, — сказал он.
— Послушай еще раз, — сказал я.
Он заерзал на стуле.
— Если ты мне
Черта с два! Но я уже научился врать без запинки, как настоящий репортер желтой газеты.
— Вы не можете мне этого обещать. И так будет понятно, кто мог об этом рассказать…
— Честно говоря, меня не особенно интересуют мертвые младенцы. Что меня интересует, так это факт, что отцом ребенка, возможно, является другая мелкая знаменитость. Мне нужны доказательства, что у них был роман.
— Знаете, ваша работа еще дерьмовее моей, — заключил Азиф, гася сигарету.
— Мне также известно, что вы делали анализ ДНК ребенка…
— Это был эмбрион, — пояснил он. — Не ребенок и не плод.
— И что?
— А то, что ему было меньше десяти недель.
— Ты мог это определить?
— Это может определить любой человек с минимальной медицинской подготовкой.
— Как?
— Все органы и другие признаки были уже на месте. Он как раз готовился к периоду интенсивного роста.
— Значит, говоришь, около десяти недель?
— Девять или десять.
Как можно небрежнее, я спросил:
— Мальчик или девочка?
— Мне кажется, вы сказали, что вас это не интересует?
— Но ведь это естественный вопрос, который все задают, когда они рождаются?
— Мне пора, — произнес он, вставая на ноги.
— Вот что я думаю — вы здесь сделали анализ ДНК, но полицейские забрали бумажки, чтобы взглянуть на результаты. И хотя я задаю тебе вопросы так, как будто ты что-то знаешь, на самом деле ты ничего не знаешь. И даже если кто-то из персонала здесь что-то знает, я даром теряю время с тобой, потому что ты мелкая сошка. Тебе разрешают что-то там покромсать, но серьезных аналитических дел не поручают.
— Вы бы ничего не поняли, даже если бы я дал вам такую информацию. Отпечаток ДНК — для всех бесполезные сведения, кроме полиции. К тому же мне больше делать нечего, как только запоминать результаты анализов ДНК. Это все равно что попытаться запомнить номера всех машин на стоянке внизу.
Он был готов уйти.
— Итак, я полагаю, что следователи сами удивились, когда узнали, что она была беременна, и почти сразу заказали анализ ДНК.
— Полагайте все, что хотите, вам от этого все равно никакой пользы.
— Как раз наоборот, пользы очень много. Ты ведь не думаешь, что я всерьез рассчитывал, что ты тайно сделаешь для меня копию конфиденциальных документов? Ты и так мне здорово помог.
Он растерялся.
— Как это?
— Большое спасибо за помощь, — сказал я. — Думаю, я сам найду выход.
— У вас нет ничего годного для статьи, — заметил он.
— Я просто пойду к своим друзьям в полиции. Тем, что рассказали мне о телефоне. Надеюсь, они поделятся со мной сведениями, которых мне недостает.