Эксгумация
Шрифт:
Мы еще раз пожали друг другу руки наверху, в баре. Музыку уже приглушили. Все были слишком деликатны и не рассматривали пристально двух мужчин, которые, возможно, только что стреляли в подвале из пистолета.
Я заплатил за две стопки пятидесятифунтовой банкнотой и сказал бармену, что сдачи не надо. Благодарности я не ждал, и правильно, потому что ее не последовало.
С той же самой подозрительной спортивной сумкой я вышел из паба — никогда еще я не был настолько похож на простых парней из Ист-Энда, как сейчас. Впрочем, похож, да не слишком.
Сразу же возник вопрос: что
Моим первым побуждением было приехать домой и обо всем напрямую спросить ее. Но затем я передумал. Если она ничего не знала (хотя это невероятно), то каждый мой вопрос был бы саморазоблачением. Что ты сделала с моими патронами? Что ты сообщила полиции? Я решил вести себя как можно естественнее, но больше не доверять ей.
Конечно, я не мог все время быть рядом и следить за ее действиями. Поэтому больше нельзя было оставлять с ней пистолет и патроны. Их надо было спрятать понадежнее. Я вспомнил о сарае на заднем дворе по моему старому адресу в Мортлейк. Место было далеко не идеальное. Впрочем, я был уверен, что сегодня смогу пробраться туда незамеченным. Но что будет в пятницу, когда выйдет статья Шилы? Мне приходилось полагаться на то, что папарацци (с помощью моих милых и предупредительных соседей) установят, что меня уже несколько дней не было дома.
Я остановил такси и отправился прямиком в Мортлейк.
Как только мы свернули за угол и поехали моей улицей, я почувствовал, что что-то было не так. В общей композиции улицы было что-то нарушено. Чего-то явно не хватало. Но только когда мы проехали уже пол-улицы, как я и просил водителя, я наконец увидел, чего же не хватало, — или скорее не увидел недостающего. Моего дома, моей квартиры. Там чернело пепелище, окруженное бело-голубой полицейской лентой, которой отмечают место преступления.
— Сюда? — спросил таксист, заметив, что я уже с минуту сижу неподвижно и молчу.
Я кивнул.
— Да, — едва слышно проговорил я. — Я когда-то здесь жил.
Он повернулся и взглянул на меня.
— Значит, тебе повезло, и ты вовремя переехал.
Я вновь осмотрел двери домов слева и справа — в надежде, что я ошибся, что увижу (на этот раз с радостью) свое испачканное красной краской крыльцо. Но то, что отпечаталось у меня на сетчатке вначале, оказалось правдой.
Сквозь черную дыру входа были видны обезображенная прихожая и выход в садик на заднем дворе. Сарай, насколько я мог судить, от огня не пострадал. И теперь мне не нужен был ключ, чтобы добраться до него. Но и любой другой человек обошелся бы без ключа.
— Ты как, приятель, в порядке? — спросил таксист.
Тут только я осознал, что плачу. Я вспомнил свой жалкий костер, в котором горели вещи, связанные с Лили. Поджигатели, кем бы они ни были, лишь довершили дело. Мне следовало бы их поблагодарить. Можно сказать, я уже оставил все это позади. До сих пор все мои ценности были сделаны из бумаги — любимые книги, дневники. Несколько
— Извини, приятель, но счетчик тикает, — напомнил таксист.
Меньше всего мне хотелось превращаться в созданного воображаемой съемочной группой Си-эн-эн современного героя, который стоически ковыряется в пепле, оставшемся от его навсегда сгинувшего дома.
— Поехали в Ноттинг-Хилл, — сказал я.
Я решил вернуться в квартиру Лили и спрятать пистолет под половицами в спальне — в том самом тайнике, где Лили когда-то хранила наркотики и дневники.
— Ты уверен, что все в порядке? — спросил таксист.
— Ноттинг-Хилл, — повторил я.
Такси тронулось.
Я не мог не оглянуться на то, что осталось от моего дома. Черное с белыми прожилками дерево дверной рамы напомнило мне волосы Дороти. Я повернулся и стал смотреть вперед.
Я подумал, что эскалация насилия по отношению ко мне почти достигла высшей точки: от подбрасывания мусора до кирпича в окно и сожжения моего дома. Оставалось напасть на меня напрямую: ранить, убить, осквернить могилу.
И только когда мы свернули с моей улицы, в голове возник вопрос: кто это сделал?
76
Когда я рассказал Энн-Мари о пожаре, она взяла меня за руку и отвела в спальню Лили. Мы легли.
— Я подумал, а что, если бы ты была в доме, — сказал я. — Что, если бы ты погибла?
Она утешала меня, а я утешал ее.
— Трудно себе представить, что было бы, если бы мы остались там, — проговорила она.
— Да уж, — согласился я.
Через некоторое время я попросил ее сходить в аптеку и купить мне болеутоляющее. Когда она сказала, что у нее в сумочке огромная пачка нурофена, я заявил, что мне нужно другое средство. Она неохотно собралась и ушла.
Как только Энн-Мари вышла из квартиры, я позвонил Шиле в «Миррор». Она сама сняла трубку.
— Шила слушает, — сказала она.
В трубке слышалось пощелкивание клавиш.
— Я знаю о пожаре, — произнес я.
— Фу, — выдохнула она. — Я думала, мне придется сообщать вам эту новость.
— А почему это вас пугает? Ведь это ваша работа: стоять у порога дома и спрашивать потерявшую детей мать, что она думает о политике правительства по этому вопросу.
— Я вижу, вы немного расстроены.