Экшн
Шрифт:
— А кто тебя держит? Иди себе.
У Василисы возникло чувство необъяснимого волнения, когда она зашла за ширму — как будто попала в сказку про Буратино, когда за нарисованным очагом обнаружился ход. И как оказалось, чувство ее не подвело. Открыв дверь, она попала не в туалет, а в маленькую квадратную комнатку, своего рода предбанник. Из него вели еще две двери: одна в туалет, а вот вторая — неизвестно куда. Она была заперта. Не дом, а лабиринт с дверями, подумала Василиса. Ни за какие коврижки я бы здесь не жила! Это какой же буйной
Выходя обратно, ее взгляд случайно зацепился за небольшие часики, висевшие на стене. Вроде бы традиционный домик с кукушкой, только очень маленький, а потому выглядел он, по меньшей мере, странно. А само наличие данного приспособления в этом помещении было настолько нелепым, что Василиса, как завороженная, остановилась. Подойдя ближе, она поняла, что стрелки были нарисованы, а кукушка, соответственно, сидела на веточке без дела. Какая безвкусица!
Она осторожно дотронулась до головы птички, и неожиданно циферблат распахнулся. Вот те раз! Домик с секретиком! Василиса пальцем провела по открывшейся внутренности часов и нащупала там ключ.
Из комнаты послышались шаги. Она быстро спрятала ключ в карман, домик закрыла и немедленно покинула помещение.
Крюков расхаживал по кабинету со стаканом воды в руке.
— Женя, а куда ведет та дверь, что рядом с туалетом?
Василиса забралась на диван с ногами и с выражением полной безмятежности посмотрела на Крюкова.
— Никуда, — мрачно ответил тот и отпил из стакана.
От такого ответа у Василисы отвисла челюсть. На ум сразу пришел зловещий заголовок для какой-нибудь статейки — «Дверь в никуда».
— Там хранится всякий хлам, кладовка, типа, — пояснил он и, выплеснув остатки воды в раковину, поставил стакан на полку стеллажа.
— А хочешь, я тебя сфотографирую? — предложил он и прищурил глаза, оценивая интерьер.
— Еще чего! — возмутилась она и опустила ноги на пол. — Может, лучше в города поиграем, если тебе заняться нечем, или в картишки, например, перекинемся. А? Есть у тебя карты? Я, между прочим, гадать умею.
— А я хочу тебя сфотографировать, — настойчиво повторил он и полез за шкаф, откуда вытащил складной штатив для съемки.
Василиса поднялась с дивана.
— Женя, я прошу тебя, — сказала она ровным голосом, — не дури.
Крюков занялся установкой штатива и не обращал на нее никакого внимания.
— Гадать она собралась. Да я и без тебя знаю все, что будет, — бубнил он себе под нос. На лбу у него выступили крупные капли пота, лицо при этом оставалось бледным.
— Если ты не прекратишь все это, я просто уйду отсюда, — заявила она и почувствовала, как тело начала бить мелкая дрожь.
— Уйдешь? — Крюков оторвался от своего занятия и посмотрел на Василису. Она сразу обратила внимание на его глаза — тусклые, с множеством красных прожилок. Он был явно не в себе.
— Ты этого не сделаешь, — добавил он.
— Что, думаешь, побоюсь? — Василиса нерешительно
Он отвернулся. Она подскочила к двери и в ту же минуту замерла.
— Где ключ?
Крюков не отвечал, он достал из шкафа фотоаппарат, включил лампы на стойках.
— Как ты думаешь, — обратился он к Василисе, — если мы сделаем так, будто ты работаешь с текстом, хорошо будет? Или лучше, что отдыхаешь?
— Выпусти меня отсюда, — процедила она сквозь зубы. — Отдай ключ, по-хорошему прошу.
Крюков краем футболки вытер лицо, распрямился и с улыбкой произнес:
— Девочка моя, я ведь по-хорошему тоже хочу. Я всегда с тобой только по-доброму. Но ты почему-то не хочешь этого понимать.
— Женя…
— Нет, ты не перебивай меня! Объясни, что плохого я тебе сделал в этой жизни, что? Почему со мной нельзя иметь никаких отношений? Объясни! Я хочу, в конце концов, понять, что не так? Урод? Нет, сам знаю, что не урод. Денег мало зарабатываю? Не мало. Твой Фокин, во всяком случае…
— Женя! — прервала наконец его Василиса. — Опомнись! Что ты несешь? Не бывает в этой жизни все так, как нам хочется. Ты же не ребенок, в самом деле…
Крюков молчал. Он стоял, вытянувшись в струнку, затаив дыхание, будто солдат перед генералом. И тут Василисе стало страшно и за него, и за себя. Она вдруг поняла, что, убегая от Воронина, попала в ситуацию не менее жуткую. Что называется — из огня да в полымя.
— Женечка, — проблеяла она дрожащим голосом, — ты очень хороший, у тебя куча достоинств, но… почему я? Ты знаешь, женщины были бы просто счастливы…
— Заткнись! — заорал он. — Я их всех ненавижу! — На глазах у него выступили слезы. — Как ты не понимаешь…
Василисе казалось, что земля уходит из-под ног, что еще немного — и она шмякнется в обморок.
— Это неправда, — жалобно сказала она и села прямо на пол возле двери. — В той комнате у тебя жила женщина, — она рукой махнула себе за спину. — Так ведь? И кто она?
Крюков подскочил к ней и рывком поднял с пола.
— Это твоя комната, слышишь? Твоя, — он говорил, приблизив свое лицо к ней, глаза в глаза. — За все время не было и дня, чтобы я не делал там уборку: стирал пыль, поливал цветы, раз в неделю — обязательно мыл полы… Я знал, что тебе должно понравиться в этой комнате. Тебе ведь понравилось? — Он двумя пальцами сжал ее щеки.
Василиса что-то промычала в ответ, не в силах открыть рта.
За дверью послышался неясный шум. Крюков отпустил Василису.
— Там кто-то есть, — сказала она и осторожно, прижавшись спиной к стене, отступила в сторону.
В дверь постучали.
— Женя, мальчик мой, открой дверь, — неожиданно раздался из коридора слабый женский голос. — Открой, прошу тебя, Женечка, все будет хорошо.
У Василисы от удивления открылся рот: она узнала голос бабушки Крюкова.
Крюков уткнулся лбом в дверь и беззвучно заплакал.