Экшн
Шрифт:
Теперь никто не мог помешать мне спокойно покинуть поле брани, на котором я одержал славную победу над двумя десятками воинов. Но куда мне идти? Я ведь даже не представлял, где нахожусь. Если же я помогу этому благородному рыцарю, то он, глядишь, в свою очередь поможет мне. И потому, вздохнув, я продолжил наш милый диалог.
– Ваша светлость, изыдти я, конечно, могу, но кто тогда поможет вам? Ведь все ваши люди разбежались. Это, во-первых, а во-вторых, никакой я не оборотень, а бард.
Я решил придерживаться этой версии как наиболее подходящей для объяснения того, почему я здесь оказался.
–
– вновь завыл рыцарь.
– Я собственными глазами видел, как ты только что обратился в кабана!
Похоже, что от удара о землю его голова пострадала гораздо сильнее, чем какая-либо другая часть тела. Стараясь держать себя в руках, я коротко изложил незнакомцу, находившемуся внутри груды металлолома, своё видение ситуации. Сводилось оно к тому, что совершенно случайно мы с кабаном, на которого слуги рыцаря организовали охоту, выбрали один и тот же стог для ночёвки. И всё случившееся - чистое недоразумение.
Поверженный в прах рыцарь помолчал несколько минут, после чего изрёк:
– Переверни меня на спину, я хочу удостовериться в том, что ты не оборотень.
Я попытался выполнить его просьбу, но безуспешно. Мало того, что рыцарские доспехи весили не один пуд, так я ещё чувствовал себя жутко уставшим после вчерашнего похода по лесу. К счастью я обнаружил неподалёку то самое копьё, на которое его светлость собирался меня нацепить. Используя его древко в качестве рычага, я смог перевернуть рыцаря на спину. Правда, сделать это мне удалось только с третьей попытки. Две предыдущие закончились тем, что я лишь откатил железного человека по земле, щедро удобренной конями, на несколько метров в сторону. Перевернув, наконец, броненосца на спину, я сумел усадить его, подперев спину его же копьём. Сквозь узкую щель забрала на меня уставились два свирепых глаза.
– Поставь меня на ноги!
– рявкнул рыцарь.
Мне определённо не нравился такой тон пострадавшего. У меня мелькнула мысль о том, что, может быть, стоит оставить его светлость ржаветь здесь до тех пор, пока кто-нибудь не сдаст его в утиль. Однако я поскорей отогнал эту мудрую мысль и постарался быть предельно терпеливым.
– Ваша светлость, осмелюсь сказать, что этого делать не стоит. Ведь идти в доспехах вы всё равно не сможете, а вот ещё раз упасть - это запросто.
Рыцарь снова надолго замолчал. О том, что он не спит, свидетельствовали раскрытые глаза. Значит либо его, действительно, контузило при падении, либо он тугодум от рождения. Но в том и в другом случае радости было мало. В конце концов, я всё-таки сумел убедить этого заторможенного мыслителя в необходимости распаковаться чтобы покинуть сие место. Пока я освобождал его из железного заточения и уговаривал спрятать тяжеленые латы в стог, а не тащить с собой, времени прошло немало. Наконец бывший броненосец был подготовлен к пешему переходу. И мы тронулись в путь.
Рыцарь шёл, а точнее ковылял, словно больная утка, первым. Я предполагал, что он из местных, и предоставил ему право самому выбирать направление. Мы неспешно добрались до опушки леса и двинулись вдоль неё по едва различимой в траве дороге. При этом ни один из нас не проронил ни слова. И здесь далеко позади раздался конский топот.
Это была тройка воинов, ретировавшихся при виде моего обращения в кабана. Сейчас они тоже не проявляли особой
Его светлость был немногословен.
– Взять его!
– рявкнул он, ткнув в мою сторону пальцем, перепачканным землёй и органическими удобрениями животного происхождения.
Слуги сделали это с огромным удовольствием, скрутив меня кожаными ремнями. Всё было столь неожиданно, что я смог лишь произнести чуть слышно:
– За что, ваша светлость?
– Тебя, оборотень, мы сожжём в воскресенье на костре в Нотингеме!
– Но я не оборотень, я бард!
– Если ты, действительно, бард и чист перед Всевышним, огонь не затронет твоей души, и она вознесётся в рай, - успокоил меня рыцарь.
Шок был полным. Мой мозг просто отключился, а возможно, даже и умер на какое-то время. Очнулся я от холода, пронизывавшего всё тело. Первой была мысль о том, что я уже мёртв. Иначе, почему мне так холодно? Однако, оглядевшись по сторонам, я начал сомневаться в своей смерти. Похоже, что это удовольствие мне ещё предстояло испытать на костре.
В жалких остатках света, проникавших через решётку оконца, находившегося под самым потолком, я смог рассмотреть, что сижу на полу тюремной камеры. Мне не раз доводилось читать описание таких специфических помещений. Моё место заточения вполне соответствовало этому описанию. Отличие было в одном: отсутствовала охапка гнилой соломы, и крысы просто бодро копошились прямо на голом полу. При виде их я шарахнулся к двери и сделал это очень своевременно.
В двери открылось небольшое окно, и на меня уставилась страшная бородатая рожа, украшенная шрамом во всю щёку.
– Дейзы къють, - прошепелявил незнакомец.
– Твои дъюзья будут здать тебя у гоядской стены.
Сквозь решётку окна просунулся огромный дверной ключ. Чисто автоматически, я взял его и замер в полном удивлении. Какие у меня здесь могут быть "дъюзья"? Ведь тут меня никто не знает. У какой "гоядской" стены? Но бородач, сделавший мне этот странный подарок, уже исчез, так что вопросы задавать было некому.
Тем не менее, ключ - это мой шанс избежать аутодафе. Я уж было вознамерился открыть им дверь камеры, как вдруг окно в ней вновь распахнулось. Это был всё тот же бородатый незнакомец.
– Съись, музык, къють вейни!
– с угрозой в голосе произнёс он.
– Это почему же?
– полюбопытствовал я.
– Осиботька высья. Ты зе не гьяф Хантингдонский?
– Нет, не граф, - чистосердечно признался я.
– Я бард.
– Ну!
– Что ну?
– Ну, знатит кьють я не тому отдай! Вейни къють.
– Да кто ты вообще такой, что ходишь тут, то раздаёшь ключи, то отбираешь?
– Я гоядской паять.
– Городской паяц?!
– Да не паяц, а па-ять!
– прорычал бородач по слогам.
– Чего паять?
– не понял я.
– Да не паять, а па-ять!
– взбеленился незнакомец, и шрам на его лице посинел.
– Гоявы я юдям юбъю! Поняй?
– Нет, не понял. Головы людям любишь? Это как?
– Вот завтъя тебя на костъе созгу, тогда поймёс!
– яростно прорычал "паять".