Экскалибур
Шрифт:
— Значит, в Камланн, — порешил он, открывая глаза.
Эйнион, сын Кулуха, взял верховую лошадь и поскакал на восток к Саграмору. Он вез новый приказ: Саграмору было велено отыскать лодки и отплыть на юг, в Арморику. Эйнион известит нумидийца, что мы взойдем на корабль в Камланне и надеемся встретиться с ним уже на побережье Броселианда. Никакой битвы с Мордредом не предвидится, равно как и коронации на Кар Кадарне: только позорное бегство за море.
Эйнион умчался, а мы усадили Артура-баха и крошку Серену на одного из мулов, второго нагрузили оружием и доспехами и побрели на юг. Артур знал: Мордред
Мы и поторапливались, но холмы были крутыми, путь долгим, а Кайнвин все еще слаба; мулы плелись шагом, а Кулух хромал со времен той давешней битвы с Эллой под Лондоном. Так что продвигались мы крайне медленно, но Артур словно бы примирился со своей судьбой.
— Мордред не будет знать, где нас искать, — утешался он.
— А Нимуэ, возможно, и будет, — возразил я. — Как знать, не вытянула ли она под конец из Мерлина всю подноготную?
Артур долго молчал. Мы шли через лес: деревья стояли в нежной зеленой дымке, и ярко синели колокольчики.
— Знаешь, что мне следует сделать? — промолвил наконец он. — Надо бы отыскать глубокий колодец, бросить туда Экскалибур и завалить его камнями, чтобы никто и никогда не сыскал меча отныне и до конца света.
— Так за чем же дело стало, господин?
Артур улыбнулся и тронул рукоять Экскалибура.
— Я к нему привык. Я не расстанусь с Экскалибуром до тех пор, пока в нем нуждаюсь. Но если понадобится, я его спрячу, не сомневайся. Не сейчас, впрочем. — Артур задумчиво побрел дальше. — Ты на меня сердишься? — спросил он после долгой паузы.
— На тебя? С какой стати?
Он широким жестом обвел всю Думнонию, весь этот злополучный край — такой нарядный в весеннем убранстве из цветов и молодой листвы.
— Если бы я остался здесь, Дерфель, — с сожалением промолвил Артур, — если бы я не отдал Мордреду власть, ничего подобного не произошло бы.
— Но кто же знал, что Мордред окажется неплохим солдатом? — спросил я. — И соберет целую армию?
— Верно, — признал Артур. — Когда я соглашался на требование Мэурига, я рассчитывал, что Мордред так и загнется в Дурноварии. Думал, подонок упьется до смерти или поцапается с кем-нибудь и получит нож в спину. — Артур покачал головой. — Не годился он в короли, но был ли у меня выбор? Я дал клятву Утеру.
Ну да, конечно, в этом-то все и дело. Мне вспомнился высокий совет, последний в Британии, когда Утер измыслил пресловутую клятву, дабы возвести Мордреда на трон. Утер в ту пору был стариком, тучным, недужным, на грани смерти, а я был ребенком и мечтал лишь о том, чтобы в один прекрасный день сделаться копейщиком. Сколько же воды с тех пор утекло! Нимуэ была мне подругой в те дни.
— А ведь Утер даже не хотел видеть тебя в числе приносящих клятву, — напомнил я.
— Вот и мне так казалось, — отозвался Артур, — да только я все равно поклялся. А клятва — это клятва, и если мы сознательно ее нарушаем, так, значит, упраздняем верность и честь. — В нашем мире больше клятв нарушено, чем сдержано, подумал я, но вслух этого не сказал.
Я рассмеялся. Даже сейчас мечтал Артур все о том же, о чем и всегда: о доме, о земельном наделе и чтобы друзья были рядом. Дворцов он никогда не жаловал, и власть его не радовала; вот искусство войны он и впрямь любил, что правда, то правда. Эту любовь Артур всегда отрицал, но в битве ему равных не было — с его-то быстрым умом и смертоносной мощью. Именно воинские заслуги снискали Артуру славу и позволили ему объединить бриттов и разбить саксов. Но его смиренное нежелание властвовать, и упрямая вера во врожденную доброту человеческую, и непоколебимая приверженность священным клятвам к добру не привели: все, чего он достиг, загубили сущие ничтожества.
— Бревенчатый дом, — вдохновенно рассуждал Артур, — и сводчатая галерея с колоннами смотрит на море… Гвиневера обожает море. А южный склон полого спускается к воде, так что усадьбу можно построить прямо над берегом, чтобы день и ночь слушать, как волны плещут о песок. А за домом, — продолжал он, — я поставлю новую кузню.
— Не надоело издеваться над металлом? — усмехнулся я.
– Ars longa, vita brevis, — небрежно отмахнулся он.
— Латынь? — догадался я. Он кивнул.
— Искусство долго, жизнь коротка. Я наловчусь, Дерфель. Слишком уж я нетерпелив: в этом моя беда. Я мысленно вижу форму металла и спешу ее воплотить, да только железо торопить нельзя. — Артур положил руку на мое перевязанное предплечье. — У нас с тобой впереди еще годы и годы, Дерфель.
— Я надеюсь, господин.
— Годы и годы, — промолвил он, — годы на то, чтобы мирно стариться, слушать песни да рассказывать истории.
— И мечтать о Британии? — спросил я.
— Мы хорошо ей послужили, — отозвался Артур, — а теперь пусть-ка Британия сама о себе позаботится.
— А если вернутся саксы и тебя вновь позовут на помощь, вернешься ли ты? — полюбопытствовал я.
Артур улыбнулся.
— Может, и вернусь, чтобы добыть Гвидру трон, а нет, так повешу Экскалибур на самую высокую балку моего дома, Дерфель, пусть паутиной затягивается. А я стану любоваться морем, сеять хлеб да смотреть, как подрастают мои внуки. Мы с тобой отжили, друг мой. Мы исполнили свои клятвы.
— Все, кроме одной, — отозвался я. Артур резко вскинул глаза.
— Ты имеешь в виду мою клятву помочь Бану?
Про эту клятву я напрочь позабыл — а ведь только ее Артур и не сдержал, о чем сокрушался до сих пор. Королевство Бана, Беноик, пало под мечами франков, и хотя Артур послал Бану на подмогу своих людей, сам он в Беноик так и не поехал. С тех пор много воды утекло, и что до меня, я Артура ничуть не винил. Он искренне хотел помочь союзнику, но в ту пору нас теснили саксы Эллы, а вести две войны одновременно Артур никак не мог.
— Нет, господин, — отозвался я, — я думал о моей клятве Сэнсаму.