Экскурсия в Авалон
Шрифт:
– Нравится, не нравится – здесь распоряжается он. Мы вынуждены играть по его правилам.
– Видно, так надо, – поддержал его Азад. – У Сталкера в фильме было такое, знаете ли, «свидание с Зоной». Может, и у Саида что-нибудь вроде этого? Ритуал своего рода. Он должен пойти туда первым и побыть там один.
– И голый… – вслух размышлял Майор, не слушая никого. Он нервно закурил, держа сигарету в кулаке. – Почему голый?.. Может, он задумал нас шлепнуть?
– Зачем это ему? – пожал плечом Султан. – Он и раньше мог это сделать. И не один раз.
Невыносимо медленно текли минуты ожидания. Майор время от времени подносил к губам сигарету, не замечая того, что она потухла. Он лихорадочно бормотал: «Или он подзаряжается от этого излучения? Как наркоша…». Впрочем, и остальные немногим отличались от него;
Майор бросил взгляд на часы, пристегнутые к правому запястью по-английски, циферблатом внутрь.
– Пора? – обеспокоенно спросил Азад.
– Еще пять минут, – бросил Майор, сося потухшую сигарету.
Было сумрачно и тихо. Слабо чмокали редкие капли, срываясь сверху.
Время будто остановилось под сенью огромных листьев. Ни звуков, ни шевеления, ни дуновения ветерка. Как в оранжерее.
Майор вновь взглянул на часы.
– Ну, – выдохнул он и швырнул в мох обслюнявленный окурок. – Пора, – он поднялся на ноги. Вслед за ним поднялся Азад. Султан, молитвенно огладив лицо ладонями, тяжело встал.
Рюкзаки они решили оставить здесь. Взяли лишь запасную одежду, предназначенную не для себя. Майор выдернул из ствола свой нож, стараясь не смотреть на свалившуюся тушку мертвой летяги.
– Дурная примета, – пробормотал Азад. – Идем оживлять, а для начала убили…
– Цыц, – зло бросил Майор. – Не каркай тут.
И они пошли, все трое, в ту сторону, где совсем недавно скрылся Проводник.
18
Саид сказал сущую правду – пройдя полкилометра, люди вышли к Поляне. Вышли и остановились, с любопытством рассматривая ее.
На первый взгляд она казалась скорее маленьким озерком, затерянным среди зарослей. Но правильность очертаний – идеальный круг диаметром десяти метров – и неправдоподобно гладкая поверхность, почти ничего не отражающая, наводили на мысль об искусственном сооружении, например, о ледяном катке (дикое сравнение, особенно если учитывать массу зелени, окружающей этот «каток»).
«Слоновые уши» подступали к Поляне вплотную, оставляя вокруг нее свободной неширокую полосу, поросшую мхом. Майор, Султан и Азад осторожно подошли к самой кромке и остановились в нерешительности.
Саид, как и обещал, сидел на противоположном краю Поляны, то есть метрах в пятнадцати от них, сидел в позе медитирующего йога на мшистом бугорке между двумя толстыми стволами-стеблями. Проводник, как и предупреждал, был совершенно наг. Увидев своих клиентов, он подал им ободряющий знак, медленно и торжественно подняв правую руку.
Азад первым решился подойти к самому краю Поляны. Ее гладкая поверхность находилась ниже уровня «берега» сантиметров на десять-пятнадцать. Вообще вблизи Поляна больше походила на широкий круглый колодец, наполненный затвердевшим киселем или, скажем, студнем янтарного цвета. Дна у этого колодца видно не было, да и взгляд не проникал в кисель на сколь-нибудь значительную глубину. Так что вполне могло быть, что колодец этот уходил куда-то к центру планеты, кто знает? В подтверждение слов Проводника на поверхности Поляны отчетливо виднелись три ярко-белых, словно наклеенных, равносторонних треугольника, на каждом из которых вполне мог усесться взрослый человек.
– Я иду! – крикнул Азад, обращаясь к Саиду. Тот утвердительно кивнул. Тогда ученый, прикусив нижнюю губу, осторожно ступил на поверхность Поляны, сделал шаг, потом другой, третий.
Ему показалось, что он ступает по чему-то упругому, податливому, как резина или размягчившийся от сильной жары асфальт. Азад сделал еще один шаг и оказался на ближайшем белом треугольнике. Поверхность треугольника, напротив, была тверда и незыблема, как каменная плита.
– Идите сюда! – крикнул Азад своим попутчикам. – Идите смелее!
Чуть поколебавшись, Майор ступил на гладкую поверхность, держа «Узи» в правой руке дулом кверху. В два длинных шага он добрался до другого треугольника и встал на него.
Султан что-то пробормотал (наверное, молитву) и последовал его примеру. По Поляне старик ступал очень осторожно, как по гололеду, и, оказавшись на «своем» треугольнике, вздохнул с явным облегчением.
Они расселись на треугольных площадках, обратившись лицом к центру Поляны. Азад сел, обхватив коленки руками. Султан по-турецки
Азад поднял лицо кверху. Над Поляной зиял свободный от листьев просвет, в нем виднелось серое, низкое пасмурное небо. С неба моросил мелкий дождь. Кожа ученого покрылась капельками. Он повернул голову влево и посмотрел на Саида. Тот величественно кивнул – приступайте, мол.
Тогда Майор, Азад и Султан, накинув капюшоны, опустили головы и углубились каждый в себя.
Великое таинство началось.
…Азаду пришло в голову интересное сравнение – будто он сидит на треугольном плотике, застывшем посреди озера с необычайно безмятежной поверхностью, и вглядывается в его глубины сквозь мутную воду. Он вздохнул и отрешенно уставился на поверхность Поляны. Ученый думал о своей внучке. Он вспоминал ее внешность, ее характерные жесты, забавные словечки, которые она так любила произносить… Вначале ему было трудно сосредоточиться, мысли перескакивали с одного на другое, с другого на третье, но потом вдруг стало легче, словно кто-то неведомый решил помочь и мягко, без нажима упорядочил хаотическое течение мыслей: Азад уже не напрягался, картины и образы сами возникали в его голове, плавно перетекая друг в друга. Ученый закрыл глаза. Вот она, Гюльнара – задумавшаяся над задачником; подбрасывающая мяч; одевающая куклу; слушающая музыку; кривляющаяся перед зеркалом; катающаяся на роликовых коньках; и так далее, и так далее, и так далее…
Султан, стиснув четки в кулаке, напряженно смотрел на поверхность Поляны, гладкую, как лед. Казалось, он пытается усилием воли вырвать из ее недр того, кто был ему нужен. Но постепенно и он успокоился. Дыхание его выровнялось, мускулы расслабились. Перед его мысленным взором как живой встал его сын, его единственное утешение в жизни, которого он лишился. Мальчик, мальчик!.. Первые слова, первые шаги… Младенчество, детство, юность… Султан спохватился. Ему пришло в голову, что сына надо представлять таким, каким тот был накануне гибели – семнадцатилетним. И это ему удалось, удалось без особых усилий.
Майор переживал все то же самое, что и его попутчики, но где-то в самой глубине его сознания недреманно пульсировал этакий сторожевой центр, наблюдавший за всем вокруг. Как сказал бы Штирлиц, «привычка, выработанная годами»; сколько раз эта привычка спасала ему жизнь! Стискивая руками оружие, Майор напрягался, вызывая в памяти образ Лейлы. Собственно, с самим образом никаких затруднений не было, он и так все время стоял у Майора перед глазами. Просто отставной вояка, подобно Султану, тужился, словно бы пытаясь силой вырвать у Поляны свою жену. Но постепенно и на Майора снизошло успокоение. Вздувшиеся вены на лбу и шее опали.
Из-под полуприкрытых век смотрел он на стеклистую гладь поверхности. Его память и воображение работали на полную мощность, а сторожевой центр в самой середке его мозга бодрствовал…
А невдалеке от Поляны на небольшом мшистом бугорке сидел Саид. Неподвижный, голый, он напоминал изваянную из мрамора статую какого-нибудь буддийского жреца.
В глубине загадочного мира, на волшебном месте, затерянном посреди фантастического леса, под мелким моросящим дождиком, три таких разных человека пытались сделать одно и то же: представить невообразимое, осуществить несбыточное, вернуть невозвратное.
А четвертый внимательно и печально смотрел на них со стороны, застыв в тягостном безмолвии.19
Азад первый заметил, как в видимой глубине студня, составляющего субстанцию Поляны, началось какое-то смутное брожение. Оттуда к поверхности медленно потянулись мелкие пузырьки – сперва поодиночке, а потом вертикальными цепочками; спустя несколько минут недра Поляны исторгли целое облако мельчайших пузырьков, двигающихся медленно, как в густом вязком киселе. Достигнув поверхности, пузырьки не лопались, а сбивались в желтоватую пену вроде той, что строят на воде для своего потомства гурами, петушки, макроподы и прочие лабиринтовые рыбешки. И под этой пеной что-то неясно замаячило. Азаду показалось, что из глубины к поверхности медленно поднимается детский мячик белого цвета. Через несколько минут ученый понял, что это такое, и сдавленно вскрикнул: оттуда, из глубины Поляны к ее поверхности всплывал человеческий скелет, а то, что он принял за мяч, было небольшим черепом.