Экскурсия в прошлое
Шрифт:
И вот однажды, оставшись в очередной раз один в тёмной комнате, я взобрался на шкаф и достал заветный песенник. В комнате было темно, но не настолько, чтоб уж совсем. Усевшись на кровати, опершись спиной о шкаф, и устроив на коленях книжку, я раскрыл её на нужной страничке. Здесь с одной стороны были какие-то линеечки, точечки, крючочки, с другой буковки, но очень мелкие. В такой темноте их, конечно же, видно не было. Только для меня это не было проблемой, я же знал слова наизусть. Да, именно так, я знал полностью припев этой песни. Всё остальное для меня было покрыто мраком, ведь никому не пришло в голову разучить со мной хотя бы одну песню, или выучить хоть одно стихотворение. С полным осознанием правого дела я заорал во весь голос, не подозревая о том, что время приближалось к полночи, и что вся коммуна уже спала, свою любимую песню:
«Эх, тачанка, да растачанка, да наша гордость и краса! Пулемётная тачанка, все четыре колеса». Не удивляйтесь!..
Допев до конца припев, я, не задумываясь, продолжил сначала тот же припев, ведь текста песни я не знал… И так в течение нескольких минут, делая перерывы лишь для того, чтобы набрать побольше воздуху в грудь и завести заново.
Занятый делом, я и не заметил, как распахнулась дверь и вошла мать.
«Ты чего тут орёшь? Всех соседей разбудил», — Принялась отчитывать она меня.
Я тут же нырнул под одеяло, успев сунуть песенник между стеной и кроватью. Раздался глухой стук. Книжка упала на пол.
Позже мать рассказала, что пока я распевал, сидя на кровати, разбуженные соседи провели небольшое общее собрание, где выбрали посланцем дядю Серёжу мужа тёти Раи, и откомандировали его на поиски моей мамы, дабы сообщить ей приятнейшую новость о рождении нового великого певца и артиста в одном лице!..
Ночника у нас не было, но после этого случая мать настояла, и отец купил ночник в виде лилии. Повесил её на гвоздик где-то под потолком, чтоб я достать не мог. Проблема ночного освещения была решена. Но, это по мнению родителей. Когда же я в очередной раз остался один в комнате с горящим ночником, то выяснилось, что без него было не так страшно. Светильник горел зловещим красным глазом, заставляя тени не только шевелиться, но и окрашиваться в кровавый цвет. Почему красный? Не знаю, какому дизайнеру, или кто там этим занимался, пришло в голову сделать серединку белой лилии красной… Может он хотел добиться жёлтого цвета?! Увы!.. Это ему не удалось. Но вернёмся к моим ночным страхам.
Глядя на этот ужас, я понял, что до утра не доживу, и что надо срочно что-то делать. Взобравшись на шкаф, поискал книжку. Однако её там не было. Песенник могли спрятать куда угодно… К примеру, в комод под бельё, или в ящик шкафа, а могли и на растопку пустить… С них, со взрослых, сталось бы!..
Изо всех сил напрягая память, я старался припомнить ту ночь и свои действия при появлении матери. И мне повезло! Я вспомнил, что сам сунул её между стеной и кроватью. Значит, искать книжку надо было там. Скорее всего, она именно туда и завалилась. Покидать шкаф и лезть под кровать мне совсем не хотелось, ведь за окном был не ясный день, а как раз наоборот!.. Надо было что-то срочно придумывать. Вот тут-то ко мне пришла гениальная мысль, что это совсем не плохое убежище от красных теней, а песенник мне не нужен, ведь слова песни у меня в голове!.. И я запел…
Из-за громкого пения и большой увлечённости своим занятием, я не услышал, как в замочной скважине повернулся ключ. Дверь распахнулась и на пороге показалась соседка тётя Рая… Оказывается, мама оставила ей ключ на тот случай, если я опять начну орать. Что я и не преминул реализовать. Только вот проблема оказалась куда сложнее. Ведь войдя в комнату, соседка обнаружила пустую постель!!! А голос продолжал орать где-то из-под потолка: «Эх, тачанка, д-растачанка!».
Семечки
(Фото № 19 — П. Комсомольский, улица Комсомольская, вид на частные дома, зима — А. А. Кузёма)
Сразу за мебельным, вдоль трапа шёл импровизированный базарчик. Здесь продавали что угодно. Только мне лично нравились петушки на палочках, которых мама, как раз, не разрешала покупать. Петушки были разные, дутые, пустые, полные, сахарные, цветные… Но все вкусные, на круглых палочках, как эскимо.
Здесь же бабульки торговали семечками, которые мама так же запрещала покупать, хоть я не раз видел, как взрослые подходили и покупали огромные кульки на несколько стаканов. Только вот не помню я, чтоб их лузгали, как здесь, на юге, плюясь во все стороны. Но не помню я и того, чтобы мама покупала на этом базарчике вообще, хоть что-нибудь. Лично я семечки не любил. У меня не было времени на очистку зёрнышек от скорлупы, а жевать не чищенными мне совсем не хотелось. Ежели совсем честно, то как-то однажды я дорвался до этих самых семечек. Ну, а поскольку мне лень было чистить, то употребил я их, как есть, в огромном количестве. За что и поплатился… В тот год к нам приехала бабушка с тётей Майей (маминой родной, младшей сестрой), привезли бочонок вина, много сухофруктов и, разумеется, целый мешок семечек. Взрослые сидели, разговаривали, лузгали семечки, сплёвывая в бумажные кульки шелуху, и не думая о ребёнке, который так же жаждал зёрнышек. Поэтому-то я, как мне казалось
Сараи
— С сараем у меня другая история. В пятом классе я решила уйти из дому — бродить по свету. У нас сарай был с окошком, чтобы видно было ящик с углём. Я поселилась для начала в этом сарае, навела порядок, подмела и была там пока стемнело. Устала. Захотела есть, и пошла домой.
— Ой, сколько у меня было этих историй с сараями! Однажды кто-то решил поиграть, собрал нас человек десять в одном сарае, недалеко от моего дома. А меня заманили туда, пообещав накормить пельменями. Потом сарай закрыли снаружи. Стало темно. А свечку кто-то затушил. Тут начали рассказывать страшилки. Сарай действительно был добротный, потому что щелей не было совсем. Я стал ныть, что, мол, обещали пельмени, а вместо этого пугают. Странно, но я тогда совсем не испугался этих страшилок. Снова зажгли свечу. Кто-то достал с полки медицинскую банку, круглую, огромную, а в ней холодные, залитые жиром пельмени. Я только на них глянул, и есть отказался. Не любил я жира… А почему заманили? Потому что перед этим летом (пельмени были зимой) кто-то позвал меня к себе в сарай возле колонки. Довольно далеко от моего дома. Я пошёл. Там сарай был какой-то интересный, без передней стенки, без дверей, и по стенам сплошные полки, как лежаки, застеленные какой-то материей, толи половиками, толи ковриками, не помню, но цветные. Мы развалились на этих полках, и какая-то очень толстая тётка угощала нас вкуснячими булочками, а так же петушками на палочках. Точно таких петушков я видел на нашем местном базарчике неподалёку от мебельного магазина. Но мать запрещала мне покупать их. А я всё равно, как насобираю монет, так либо на базарчик за петушками, либо за эскимо.
Да, нашим сараям надо петь дифирамбы. В них наша жизнь началась. До колонки они чуток не дотягивали, образуя небольшую полянку, где я впервые увидел мотоцикл «Ява», красный, как кровь. Он стоял с поднятым передним колесом, на железной лапе. Не знаю, кому могло прийти в голову, ездить на такой машине в нашей суровой зиме? А главное, остался ли владелец жив?!
Мой дом
За сараями вдоль дороги, так же в стороне и обращённое тыльной стороной, тянулось строение под номером восемнадцать. Это и было наше тогдашнее жилище. Третье окно от левого угла… От сараев, разумеется. Сначала шло окно тёти Жени, потом общей кухни, затем небольшой простенок, в котором находился туалет, и лишь после этого наше окно.
Соседей через стенку я не помню. В окна к ним заглядывать я не любил. Однажды полюбопытствовал и, представшее перед моим взором зрелище, отбило всякую охоту навсегда проявлять бессмысленную любознательность. Там было так пусто, пыльно и грязно!.. Совершенно голые стены, абсолютно непрозрачные стёкла от сажи… И не интересно, что я и сам больше никогда туда не заглядывал. И вообще, людей, живших в соседнем «парадном», я никого не помню.
— Я убранство своей квартиры в посёлке помню отлично. Мы с Ирой жили в холодной комнате. В ней постоянно прорывало батареи отопления. Там была открывающаяся форточка, я долгое время могла в неё пролазить, чтобы почистить от снега порог. Заметало так за ночь, что никому не выйти из дому. В комнате была тумбочка, на ней телефон. Наш номер на коммутаторе был 0-13. Телефон стоял на вышитой мамой салфетке. Кровати стояли две. Когда уехала старшая сестра, мне досталась наша с Иркой двойная кровать. В 10 вечера нам выключали свет, но у нас были фонарик и мы могли читать под одеялом. Была полочка из обыкновенной нетёсаной доски, покрытая газетой. Стол был квадратный, покрытый клеёнкой в клеточку. По функциональности он был обеденный, но мы за ним делали уроки. Уроки мы делали, где попало. Могли в зале, где стоял телевизор «Темп-3» на тумбе, на закрытом крышкой пианино, могли лёжа на диване в том же зале. Межкомнатные двери были украшены полотняными вышитыми мамой шторами. Такие шторы были почти у всех моих одноклассников, мода 50-х. Стены побелены извёсткой. Как сказал химик в институте — самый чистый способ содержать квартиру. Пыль в основном от обоев. В 1970 году купили сервант в мебельном у остановки. Полировка ещё цела, стёкла побились от времени. Сервант продолжает жить на даче. В спальне родителей стоял шифоньер из дерева и фанеры. Качество отличное. Этот шкаф тоже жив у нас на даче. Его можно разобрать и собрать и сейчас. В кухне была тумбочка, она также в селе, несколько раз перекрашенная. На даче есть печка, какая стояла у нас в Воркуте, только чугунные плиты сверху менялись не раз. На кухне был бронзовый кран, из него шла студёная вода. Нас заставляли ею чистить зубы. Мы смачивали руки и размазывали порошок (вроде бы чистили). От такой водички бодрость наступала в одно мгновение. Двери в кухню не было и поэтому, когда купались, закрывали одеялом.