Экспансия - 3
Шрифт:
– С этим и умер Медичи, - после долгой, томительной паузы закончил режиссер.– А Савонарола, проведший семь лет в доминиканском монастыре, умертвив свою плоть, живший словом Библии и видением равенства всех перед богом, начал бунт против папства - во имя истинной веры; он мечтал превратить идеал в существующее, сделать его материей, но разве такое возможно? Он, настоятель собора Святого Марка, построенного дедом Медичи, не дал меценату Лоренцо последнего напутствия, ибо г р е х о в н о с т ь радости земной была ему вчуже... Каждый, кто падет с женщиной, заслуживает казни; каждый, кто пригубил кубок, - попадет в ад; каждый, кто живет своей мыслью, а не строкой писания, - сын сатаны! Разве добро может быть судией?!
–
– Вы имеете в виду здешние процессы против Брехта и Эйслера? Я вас верно понял?
– Не только здесь, - ответил Роумэн, чувствуя на себе взгляд Синатры.– В Европе тоже хватало такого рода процессов.
– В моей новой ленте будет очень жесткий финал, - ответил Гриссар. На фоне безмолвного лица очаровательной и кроткой Жозефины, - он мягко улыбнулся актрисе и вытер свое мясистое лицо громадной ладонью, - диктор сухо прочитает: <Папа Юлий Второй решил канонизировать Савонаролу, несмотря на то что тот был сожжен его предшественниками как еретик; Рафаэль сделал его портрет; папа Павел Четвертый, вычеркнув всего несколько строк, позволил цензуре дать штамп на опубликование проповедей бунтовщика, - новой власти угодны погибшие бунтовщики, которые восставали против роскоши и свободомыслия единиц во имя справедливости для всех, что, конечно же, невозможно...>
– Давайте я сыграю у вас Боттичелли, - посмеялся Роумэн.– Это мой любимый художник, а ведь при этом, говорят, он был связан с тайным орденом мстителей...
Гриссар переглянулся с Синатрой и, рассекая толпу как дредноут, двинулся к нему:
– Представьте, вы мне нужны...
...Он снимал трехкомнатный номер в <Плазе>; мебель была атласно-белой; на полу валялись книги, грязные рубашки, страницы рукописей; Жозефина сразу же занялась баром, достала стаканы, бутылки, фисташки и соленое печенье.
– Ваши реплики понравились мне, - повторил Гриссар.– Синатре, кстати, тоже. А он - умница. Кто вы по образованию?
– Юрист, кто ж еще?– ответил Роумэн.– Немножко, конечно, историк, без этого в наш век нельзя.
– В наш век можно все, - сказал Гриссар.– Мы вступили в полосу всепозволенности, это - предтеча конца света.
– Слушайте, а зачем вы рассыпаете жемчуг перед здешними... людьми? Они же малообразованны! У кого есть гран таланта - подметки срежет, унесет в клюве идею, вы же рассказали поразительные эпизоды, - ставь камеру и снимай фильм.
– А кто будет играть?– Гриссар пожал плечами.– Жозефина? Я буду ее снимать, но играть она не может, правда, крошка?
– Почему? Я снималась в двадцати картинах...
– Снимись в одной, но под фамилией Мэри Пикфорд... Или Вивиан Ли... Или Феры Мареской...
– Кто это?– спросил Роумэн.
– Я смотрел фильм в русском консульстве... Во время войны, когда мы дружили... Я забыл название... У русских нет кассовых названий, кроме <Броненосца "Потемкина">, - хоть что-то связанное с баталиями, выстрелами, морским сражением... Это прекрасная актриса, у нее лицо морщится, как от боли, когда при ней говорят что-то такое, что оскорбляет в ней женщину... Такое нельзя сыграть, это - врожденное, от бога.
– А кто вы по профессии, мистер Гриссар?
– Джо. Этого достаточно, Джо, - и хватит...
– Я Пол. Тоже неплохо звучит, а?
– Мне прекрасно известно, кто вы. Пол. На вас в <Юниверсал> показывают пальцем: штатный осведомитель ФБР, прислан смотреть за левыми интеллектуалами...
Роумэн сломался пополам, замотал головой, потом пояснил:
– Это я так смеюсь... Хм... Вообще-то я служил в разведке, забрасывался в тыл к наци, но ФБР... Жуть какая!
– Жаль. Я бы с радостью снял фильм <Осведомитель>... У вас умные, печальные глаза, вы служите злу, хотя сами полностью на стороне добра...
– Снимайте меня в фильме об осведомителе налогового управления... Или агенте, неважно. Есть хорошее начало, продам задешево...
– Покупаю.
Подошла Жозефина, принесла виски со льдом, фисташки, сухарики; Роумэн вытащил пальцем из стакана лед (привык в Испании), бросил его на пушистый белый ковер, не отводя глаз от лица режиссера, и, чокнувшись с ф а р ф о р о в о й актрисулей, продолжил:
– Ну, так вот... Агент налогового ведомства вытоптал одного подонка, надел на него наручники и привез в управление: <Послушай, парень, советую тебе добром, - говори всю правду, понял?>– <Понял>.– <Ты Джек Смит?> <Да>.– <Ты платишь налог с трех тысяч долларов?>– <Да>.– <А на какие же ты шиши, сука паршивая, купил жене новую модель <Бьюика>, сыну трехэтажный дом, а дочери - колье за тридцать пять тысяч?! Ты знаешь, что укрывательство доходов по федеральному закону карается десятилетним тюремным заключением?!>– <А я ничего не укрываю>.– <Откуда деньги?! Нашел клад?!>– <Нет, клада не находил. Я м а ж у>.– <То есть?!>– <А очень просто: вот я сейчас предлагаю вам м а з у на тысячу баков, что, не сходя с места, укушу свой левый глаз>.– <Но, но, не дури!>– <Я серьезно>, - ответил Смит и вытащил десять бумажек по стольнику каждая. Тогда и агент положил свою тысячу. Смит достал свой глаз - он у него стеклянный, - укусил его и водрузил на место.– <А могу п о м а з а т ь на две тысячи, что укушу правый глаз>. Агент решил, что это блеф, он же зрячий, этот Смит, и выложил чек на две косых. Тогда Смит вытащил изо рта протез и укусил правый глаз - челюсть-то вставная! Положил деньги в карман и заключает: <У меня есть еще одна м а з а, только очень рискованная, так что больше тысячи я на нее не ставлю>.– <Это какая же, проходимец?!>– <Я могу вас описать духами <шанель> номер пятнадцать... Не всегда получается, но из уважения к вам рискну>. Ладно, поспорили, Смит поднялся и уделал агента с головы до ног; тот понюхал и зарычал: <Скотина, но ведь это не <шанель>, а моча!>– <Верно, - согласился Смит, - берите назад свою тысячу, у вас я выиграл всего две и у вашего босса пять тысяч: с ним я поспорил, что описаю вас с головы до ног при вашем полнейшем согласии, видите, он в окне корчится от смеха... Вот так и живу. Если я нарушаю закон - укажите статью и параграф, а так - до свидания! Урон, который вы мне нанесли незаконным задержанием, я возмещу через суд, честь имею>.
Гриссар закурил толстенную сигару:
– Какого черта вы работаете в <Юниверсал>? Разве это фирма для вас?
– Я бы с радостью перешел к вам.
– Да, но у меня нет фирмы, - Гриссар обнял Жозефину, мягко подвинув ее к своему необъятному торсу.– Когда м ы с маленькой разбогатеем на фильме о Верди, я открою фирму...
– Почему Верди?– удивился Роумэн.– Вы же готовите ленту о Савонароле?!
– Нет, Савонарола - для публики... Пусть журналисты нагнетают страсти, а критики готовятся втоптать меня в асфальт... Вообще-то я хочу сделать нежный и грустный фильм о великом итальянце, которого подкармливала мафия...
– Значит, про осведомителя не будете? Жаль. А то могу продать еще пару сюжетов о шпионах. Я же сидел у Гитлера в концлагере, есть о чем порассказать...
– Ох, как интересно, - сказала Жозефина.– Мой брат был на фронте, я обожаю слушать рассказы про то, как дерутся мужчины...
Роумэн оглядел ее кукольную фигурку:
– Если бы вы пригласили сюда подружку, похожую на вас, я бы с радостью рассказывал вам про то, как дерутся мужчины, до самого утра... Пока вам бы не захотелось, чтоб мужчины стали вас баюкать...