Экспансия. Тетралогия
Шрифт:
Когда Кирилл пришел в себя, Мариэль, уже надев штаны, прятала в черный бюстгальтер белые груди.
— Ну вот… А ты, глупенький, не хотел!
Он подумал о том, что Светлане не понравилось бы произошедшее, но тут ему показалось, что происходило это вовсе не с ним, а с кем-то другим — чужим и далеким, — а потом он вспомнил, что Светлана об этом совсем не обязательно должна узнать и никогда не узнает, если он сам не будет трепаться…
Он поднялся с травы, на коленях подполз к Мариэль и стиснул то, что она спрятала в бюстгальтер. Еще недавно твердые и упругие, они были сейчас мягкими-мягкими…
— Еще? — спросила Мариэль и положила на его грудь ладошку. Нет, не упираясь, а как бы привлекая к себе, хотя как можно привлечь к себе положенной на грудь ладошкой, если она не намазана клеем?…
Кирилл прислушался к своим ощущениям.
Да, он был не против и еще, но то, каким получился оргазм, слегка напугало его. Прежде ни разу не было такого, чтобы в этот момент он терял сознание. Хотя, с другой стороны, много ли он стыковался с женщинами, чтобы быть в состоянии делать выводы о том, что должно и чего не должно быть при оргазме?
Вся любовь у него была прежде со сверстницами; с дамой искушенной и умелой он оказался один на один впервые и на собственном опыте обнаружил, что правы были обрезки, утверждавшие, что трахать тридцатилетнюю гораздо приятнее, чем двадцатилетнюю… Во всяком случае, она была опытной настолько, что превратила свое ведерко, о котором говорил Тормозилло, в нечто вполне подходящее для Кириллова инструмента.
И он справился с возникшим страхом:
— Еще!
Мариэль усмехнулась, убрала от его груди руку и сказала:
— Нет, мой друг! Хорошенького помаленьку! Дела ждать не будут.
И Кирилл, уже собравшийся было снова вцепиться в черный бюстгальтер, убрал лапу.
Мариэль была права. Терять голову не стоит, это дело заразное. В смысле — теряние головы, а вовсе не то, о чем бы подумал любой обрезок. Начнешь терять голову в любви, потом на поле боя, а там и до кладбища недалеко…
Впрочем, конечно же, он себе врет. Он бы терял с этой женщиной голову дни и ночи напролет, но ведь она на такое не пойдет. Она — капрал медицинской службы Галактического Корпуса, у нее в любовниках подполковник, и ей не пристало с каким-то сержантом…
Она сразу поняла его напряженное сопение:
— Будет тебе и еще. Но не сейчас.
И тогда он встал, совершенно не стесняясь своей наготы, и склонился над нею. Она подняла к нему лицо, ее глаза были сейчас небесно-голубыми, потому что в них отражалось небо. Они коротко коснулись губ друг друга, и это одинаковое движение вновь объединило их, и народившаяся напряженность исчезла. Вместо нее родилась другая напряженность, но это было уже не отношение любовника в любовнице, а сержантская необходимость подчиняться капралу и капральская необходимость командовать сержантом.
— Одевайся! — скомандовал капрал, который уже не был Мариэлью, сержанту, который уже не был Кириллом.
И сержант принялся одеваться.
27
Остаток пути до Семецкого показался Кириллу бесконечно длинным.
Разговаривать с капральшей после случившегося ему совершенно не хотелось. Он опять не знал, как себя с нею вести. Почему-то душу терзало острое чувство вины. То есть он понимал, конечно, — почему. Да, врач порой
Кирилл даже головой помотал.
Вот ведь дела! Почему-то, когда он кувыркался в постели с Ксанкой, тогда, в отеле "Сидония", это не казалось ему изменой Светлане, а тут…
— Не терзайся, — сказала Мариэль. — Нам было хорошо. Отнесись к этому, как к естественному. Ну, скажем, как будто в туалет сходил… В конце концов, все это — лишь работа гормонов…
Кирилл снова хотел помотать головой — на этот раз от отвращения к словам капральши, — однако сдержался, потому что она опять бы сказала: "Не терзайся". А ее голос был сейчас в кабине "чертенка" совершенно лишним. Как ледяной торос на июльском пляже…
Дьявол, на сколько же они циничны, эти проклятые доктора! Неужели такими их делает знание, какими гормонами порождается тяга обрезка к метелке? Вот и пусть бы двигалась, со своими гормонами, пешим порядком.
Но сержант не может потребовать такое от капрала. Даже если он этого капрала на колу вертел. В прямом смысле… На колу верти, а язык держи за зубами. Не то ржавых пистонов огребешь по самые помидоры!
Впрочем, кажется, Мариэль и сама поняла, что ей сейчас лучше помолчать.
Тогда Кирилл окрысился на искатель. Проклятый прибор! Как он мог не заметить в засеченном летающем объекте металл? Что у него за сканеры стоят? Тоже мне, обнаружил змея Горыныча!…
Капральша заговорила через полчаса, когда они уже оказались в пределах Семецкого.
— Высадите меня возле гарнизонного управления материального снабжения, сержант.
— Слушаюсь, госпожа капрал!
По дьявольской фантазии какого-то военного чиновника гарнизонное управление продовольственного снабжения располагалось совсем в другом месте, чем гарнизонное управление материального снабжения.
Почему — это один из вопросов, на которые у военных не существует ответа. Разве что "Не умничайте тут!" Но это ответ только с точки зрения военных.
Кирилл воспользовался справочной системой автопилота, выяснил, где расположены ГУМС и ГУПС, и доставил капральшу по нужному адресу.
— Когда загрузитесь продуктами, на обратном пути не забудьте забрать меня.
Капральша была просто пай-девочка.
— Слушаюсь, госпожа капрал!
Мариэль Коржова отправилась на склад медикаментов ГУМС, а Кирилл поднялся и взял курс к ГУПСу.
Город Семецкий большого впечатления на Кирилла не произвел. Не Петербург, понятное дело. И даже не Гагарин, с его "Ледовым раем". Народу на улицах немного, поскольку не курорт и не иное место отдыха. Тут все заняты делом. Наверное, вечером, после окончания рабочего дня, толкотни окажется побольше. С другой стороны, толкотня, наверное, будет вовсе не на улицах, а в кабаках и барах, которых тут, похоже, побольше, чем школ. Впрочем, так и должно быть. На Незабудке не может жить много детей. Это Периферия. Это рудник и гарнизон, это арестанты и военные. Это те, кто обслуживает арестантов и военных, и те, кто делает свой бизнес на удовлетворении их достаточно ограниченных потребностей: охранники, торговцы, проститутки, полицейские…