Экспедиционный корпус
Шрифт:
Зал погрузился в тишину, что с каждым мгновением становилась все более гнетущей. Все переваривали сказанное Михаилом и судя по тому, как все сильнее сдвигались их брови к переносице, до них начинала доходить вся глубина и абсурдность сложившейся ситуации.
«Зря… все-таки зря…» — раскаивался в содеянном Климов, глянув на комсостав бригады, а выражение их лиц не сулило ему ничего хорошего, по крайней мере от некоторых из них.
Не смог удержаться, тело реципиента, его гормоны, общая горячность, все-таки влияло на подселившееся сознание. Тут еще винца хлебнул, совсем раскрепостился…
Хотя,
«Готовит мне какую-то особенно пакостную каверзу или… согласен?» — недоуменно подумал он.
Покопавшись в памяти, выудил несколько сказанных еще на пароходе генералом фраз из которых следовало, что Николай Александрович был против посылки русских солдат во Францию.
— Вы говорите недостойные русского офицера и благородного человека гнусности! Я буду настаивать, чтобы тебя отстранили от командованием боевым подразделением и… перевели в маршевый батальон! Там найдутся более достойные офицеры, что смогут повести солдат в бой и отличиться, не посрамив знамя корпуса!
«Паскуда… как же я тебя… люблю! Обеими руками «за»!» — мысленно засмеялся Михаил.
Перспектива командовать ротой обозников его ничуть не пугала, даже радовала. Подальше от окопов и вшей, в атаки ходить не надо. Лепота!
— Не стоит так горячиться, дорогой Иван Иванович, — похлопал по плечу начштаба подошедший генерал Лохвицкий, Михаил при этом встал со стула, сидеть, когда перед тобой стоит генерал даже в неформальной обстановке это уже оскорбление. — Михаил Антонович храбрый и достойный офицер и искренний патриот России, его награда тому свидетельство. У каждого может быть свое мнение… пусть оно и было сейчас высказано в несколько резкой форме.
«Ну зачем?!» — мысленно с разочарованием простонал Михаил, ведь если бы его перевели в маршевую роту, то просидел бы в ней до конца войны ничем не рискуя и не ввязываясь в авантюру с ограблением банка, коя хрен знает как может в итоге закончиться, он ведь все-таки не грабитель.
— Я же вас прошу, господин шьабс-капитан, больше не позволять себе таких эскапад, — обратился уже непосредственно к Климову генерал.
— Слушаюсь, ваше превосходительство.
— Покиньте наше общество, господин штабс-капитан! Немедленно! Вы мне омерзительны! — буквально выкрикнул взбешенный полковник Щолоков, что как, оказалось, являлся тем еще франкофилом, готовым вогнать в землю тысячи своих солдат, во имя милой Франции.
— Как пожелаете…
Михаил Климов даже подумал в том плане, что оно и к лучшему.
«Хоть не будут больше доставать с музыкальными вечерами, достало играть и петь для этих снобов…» — сплюну он, выйдя из здания.
Впрочем, бойкот офицеров, что активно попытался инициировать начштаба, продлился меньше суток, толком даже не начавшись. Все-таки головы у офицеров на плечах имелись, а в этих головах хоть маленько, но присутствовали мозги, коими они даже иногда пользовались по прямому назначению, так что сказанное Михаилом влетев в одно ухо не вылетело из другого, по крайней мере не полностью, а частично впиталось в иссушенные уставом мозги заставив их работать, с трудом, но осмысливать услышанное. А осмыслив всю пикантность своего положения…
До бунта, конечно, не дошло, даже отдаленно им не пахло,
— Улыбаемся и машем, улыбаемся и машем, — усмехнулся на это Михаил, вызвав нервные смешки у тех, кто его услышал.
К концу пути в провинцию Шампань, куда их собственно и везли в район городка Верден, возле которого происходила в данный момент основная движуха окопной войны, Михаил Климов снова был своим в доску, если не считать нескольких отъявленных франкофилов во главе с полковником Щолоковым, что его показательно игнорировали.
Глава 4
8
Вечером двадцать третьего апреля бригада вошла в пределы военного лагеря Майльи, представлявшего собой скорее военный городок. Располагался он в 30 километрах от Шалона-на-Mapне.
До вечера размещали личный состав по казармам. Заселились сами офицеры. То, что это лагерь Майльи — военный городок, сказано не для красного словца. Тут действительно располагались нормальные жилые дома в которых ранее проживали французские офицеры с семьями. Французы большей частью уже покинули территорию и их квартиры теперь отдавались в распоряжение офицерского состава бригады.
Младшие офицеры селились по четверо в квартиру, штабс-капитаны и капитаны с подполковниками расселялись по двое, а полковники ну и конечно генерал естественно занимали квартиры единолично.
Под самый вечер было запланировано провести общий молебен по случаю благополучного прибытия.
— Становись! Оправиться!
Солдаты привели себя в порядок, одернув форму и разгладив складки.
— Смирно! На молитву шапки — долой!
Сняв фуражку и, как положено, разместив ее на сгибе левой руки Михаил крестился в положенных местах мысленно матерясь, а не молясь. Для него вся это церковная ритуалистика лишь потеря времени особенно учитывая, что он сам считал себя атеистом. Но делать нечего, приходится выполнять бессмысленные ритуалы, которые если подумать, то к собственно вере не имеют никакого отношения. Можно подумать, богу есть какое-то дело до того, кто, как сколько раз осенил себя крестным знамением или поклонился? Глупость ведь! Ты или веришь, или не веришь, все остальное от лукавого.
Протоиерей Цветаев Николай Иоаннович протяжно тянул молитвы, ему помогал полковой священник Барсов Дмитрий Дмитриевич, что зыркал по солдатам взглядом комиссара, определяя нет ли симулянтов или еще каких проявлений ереси. Аж передернуло от такого преображения, казалось бы обычного попика-тихони.
Второй священник из второго полка вел себя как обычно. Более того, на его груди болтался Георгиевский крест, и вот он у солдат пользовался гораздо большей популярностью.
Климову все это было до фонаря, но что-то зацепило его взгляд в действиях рядом стоящего фельдфебеля Прокопия Анисимова.