Экспедиционный корпус
Шрифт:
Что же дала мне эта «особенная» страна? Много ли светлых воспоминаний о ней сохранится в моей памяти? Нет, немного. Это – встреча в Марселе, путь от Марселя до Майллп, первомайская манифестация – вот, пожалуй, и все. Остальное было тяжелыми воспоминаниями. Жизнь в окопах, бремонское наступление, перекочевывание из деревни в деревню после боя, ля-куртинский расстрел, ссылка в Африку, издевательства Манжена.
Я не задумывался над тем, что ожидает нас в Швейцарии. Мне было радостно и весело в этот момент. Казалось, что путь, пройденный нами через Альпийские горы, приблизил нас к родине сразу на несколько
Мы оставплп неблагодарную Францию, которой мало было нескольких тысяч наших товарищей, погибших на полях Шампани: она «отблагодарила» нас ля-куртинским расстрелом, африканской ссылкой.
Но вот мы вырвались из западни, вырвались из когтей смерти, которая подстерегала нас на каждом шагу. Мы покинули «свободную» Францию, к которой так рвались два года назад и из которой теперь бежали, не останавливаясь ни перед какими препятствиями.
Теперь наш взор устремлен на Восток, туда, где наша родина, туда, где творится действительно что-то особенное, новое, совершенно до сих пор невиданное нигде в мире. Туда, где наши отцы и братья борются за новую, свободную, действительно светлую и радостную жизнь.
Мы еще не представляли себе ясно, что это за борьба. Но все, стремившиеся на Восток, – и те, которые перешли Альпы раньше нас, и те, которые идут вслед за нами, и те, которые собираются итти, – чувствовали своим нутром, что борьба на родине происходит небывалая в истории, и нам надо туда спешить, нас там ждут…
Утром шестнадцатого марта нас подняли в восемь часов. Всех повели в столовую, а затем к врачу на медицинский осмотр.
В полдень, в сопровождении двух жандармов, нас отправили на железнодорожную станцию, посадили в отдельный вагон и повезли в город Невшатель, в тюрьму. Такого оборота дела мы никак не ожидали. На вопрос, за что нас посадили в тюрьму и долго ли намерены держать, охрана отвечала незнанием.
В тюрьме, на шестом этаже, нас разместили в разных камерах по три-четыре человека. Камеры были очень маленькие, с деревянными нарами, прикрепленными к каменной стене большими железными болтами. В нашей камере мы вчетвером еле могли поместиться, в остальных была такая же теснота. Нары на день поднимались одним концом вверх и прикреплялись к стене замком. Табуреток или скамеек не было, поэтому с утра и до вечера мы вынуждены были стоять или сидеть на голом цементном полу.
Пять дней нас продержали взаперти. Это был карантин. Только на шестые сутки выпустили гулять в коридор.
На пятнадцатый день нас освободили и отправили в город Фрейбург. Там поместили в казармы, где в это время было человек сто ранее прибывших из Франции русских солдат. Среди них нашлись товарищи, и начались бесконечные расспросы о знакомых и земляках.
Из Франции ежедневно прибывало несколько человек. Пришел и Андрей Крылков, ему все же удалось благополучно перейти Альпийские горы, он привел с собой пять человек.
В Фрейбурге прожили дней десять, в город нас не отпускали, гулять разрешали только возле казармы. Кормили плохо.
Вскоре в Фрейбург начали приезжать какие-то агенты, хорошо говорившие по-русски. Они набирали рабочих и небольшими партиями, человек по тридцать- сорок, отправляли в разные
9
Приехавший в Фрейбург представитель одной швейцарской фирмы отрекомендовался нам русским солдатом, пробывшим долгое время в германском плену. Он отобрал несколько десятков рабочих, на которых подписал договор с начальником казармы. Они были разбиты на две группы. В одну попали я и Оченин, в другую- Макаров и Станкевич. Пришлось расстаться с товарищами: нашу группу отправили в Рейнах, на строительство шоссейных дорог.
За десятичасовой рабочий день нам платили семь с половиной франков, а старикам-швейцарцам, местным жителям, – десять, хотя они работали вдвое меньше, чем русские солдаты. Продукты мы получали по карточкам.
Проработав две недели, стали просить прибавки. Хозяин отклонил нашу просьбу. Мы настаивали. Тогда он заявил: если еще раз услышит о недовольстве работой в его фирме, то вынужден будет совершенно отказаться от русских и направит их обратно в Фрейбург.
Вечером мы устроили собрание. Было решено послать меня в Берн, к русскому консулу, чтобы через него добиться помощи. Кое-как собрали пятьдесят франков на дорогу.
Утром я выехал на трамвае в Аарау, где пересел на поезд, с которым к вечеру прибыл в Берн. Разыскав консульство, я пытался тут же попасть на прием, но это мне не удалось. Швейцар в ливрее сказал, что прием посетителей бывает от одиннадцати до трех часов дня. Я ушел на вокзал.
Купить что-либо съестное без карточки в то время в Берне было невозможно. Карточки у меня не было и пришлось пробыть на вокзале всю ночь голодным.
Утром я снова был в консульстве и попросил швейцара доложить консулу, что прошу принять меня по важному и неотложному делу. Швейцар вернулся и спросил, откуда я прибыл в Швейцарию. Я ответил, что из Франции. Возвратившись, швейцар заявку ,что консул принять не может. Такой неожиданный ответ удивил меня.
– Почему не может принять? – спросил я.
– Этого не знаю. Его превосходительство так сказал, – ответил швейцар.
Я написал консулу записку и уговорил швейцара отнести ее. Через несколько минут он принес ответ. На моей записке красными чернилами было написано: «С дезертирами не разговариваю и не принимаю».
Это меня окончательно взбесило. Я порвал записку в клочки, бросил на пол приемной, крепко выругался и, хлопнув дверью, вышел из консульства. Проходя по улице, я увидел над одной дверью вывеску на русском языке: «Комитет помощи русским военнопленным». Я зашел в здание.
Неожиданно я встретил здесь унтер-офицера Попова и моего друга Макарова. Они познакомили меня с председателем комитета Карлом Яковлевичем Варкальсом.
Макаров и Попов приехали в Берн, так же, как и я, с полномочиями от своих групп в надежде получить помощь. У консула они еще не были и с возмущением выслушали мой рассказ, как тот отказался принять меня.
Варкальс заявил, что помочь нам чем-либо без разрешения консула не может. У него было распоряжение оказывать помощь только тем солдатам, которые прибывают в Швейцарию из германского и австрийского плена.