Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
Новоиспеченный первый барон Гаутон прибыл вовремя и нашел завернутого в джуббу Бёртона сгорбившимся в любимом кресле около камина, с черутой в зубах и стаканом портвейна в руке; бассет Фиджет вытянулся около его ног. При виде исследователя слова умерли на губах Монктона Мильнса. Он остановился в двери студии, с отвисшей челюстью.
Бёртон вынул манилу, отставил в сторону стакан и изобразил полуулыбку.
— Ты видишь уже почти восстановившуюся модель, — сказал он, поднялся на ноги и, подойдя к другу, пожал ему руку. — Видел бы ты меня раньше! Снимай плащ, старина,
— Гром тебя побери, Ричард! Ты выглядишь старше лет на двадцать!
— На самом деле я постарел всего на четыре года. Нет, на пять, учитывая год, что ты меня не видел. Остальное — злоключения в Африке.
Мильнс сел и взял стакан портвейна.
— Клянусь небесами, как приятно опять увидеть тебя. Но пять лет? О чем ты говоришь?
— Сначала тебе придется отбросить недоверие.
— Больше года назад ты сказал мне, что Джек-Попрыгунчик был человеком из будущего и вся история изменилась. Неужели ты собираешься рассказать мне нечто еще более невероятное?
— В сущности да, собираюсь.
— Очень хорошо. Вперед. Ты будешь говорить, а я буду пить.
За следующие два часа Бёртон рассказал все, что произошло в Африке, не скрыв ничего.
Последовало долгое молчание: Монктон Мильнс переваривал рассказ, запивая его солидным количеством портвейна.
Потом Бёртон показал ему винтовку и надпись на ней: Ли-Энфилд Модель III. Изготовлено в Таборе, Африка, 1918 г.
— Ты должен изменить историю, — тихо сказал его гость.
— Тяжелая задача, — ответил Бёртон. — Для этого надо каким-то образом перехитрить Пальмерстона.
— Даже если у тебя получится, — заметил Монктон Мильнс, — и ты создашь еще одну ветвь истории, ты только увеличишь хаос, о котором предупреждал бедный Алджернон.
Бёртон пососал сигару.
— Не очень бедный Алджернон. Он, похоже, весьма доволен своей новой формой. Но, да, ты прав. Он сказал мне покончить со всеми эти отклонениями, хотя это сотрет историю, в которой он сейчас находится. И как, по-твоему, я могу это сделать?
Он посмотрел на винтовку, лежавшую около его ног.
— Как я могу это сделать?
И тут, без предупреждения или причины, последние слова детектива-инспектора Честона прыгнули ему в голову с такой ясностью, как если бы кто-то прошептал их на ухо: «Нужно подрезать, стволу тяжело».
Монктон Мильнс, как и просил его Бёртон, весь последний год скрытно наблюдал за премьер-министром. Он сообщил, что Пальмерстон втайне учетверил военные расходы, перетасовал свой кабинет — в нем остались только самые воинственно настроенные министры — и фактически отказался освобождать рабов Британской Америки.
Бёртон поблагодарил друга, простился с ним и весь оставшийся день размышлял.
Вечером он поужинал с Манешем Кришнамёрти в клубе Атенеум на Пэлл-Мэлл. Встретившись, они, глупо улыбаясь, молча обнялись. Однако, вглядевшись в глаза друг друга, они увидели в них боль и потери.
Потом сели за
— Я начал курить эти дурно пахнувшие штуки, — сказал командор, открывая платиновый портсигар и вытаскивая одну из маленьких трубок с табаком «Латакия». — Значительно хуже моей старой трубки, но мне пришлось продать чертову вещь, чтобы избавиться от следов Мадеге Мадого, и у меня душа не лежит заменять ее. Она была подарком от кузена, да будет благословенна его память.
— Я скучаю по нему, — прошептал Бёртон. — По всем им.
Он молча поднял стакан. Кришнамёрти последовал его примеру. Они осушили его одним глотком и тут же наполнили снова.
— Сэр Ричард, я знаю, что выгляжу так, как будто меня избили, протащили через колючие кусты и бросили умирать от голода, но, позволь тебе сказать, ты выглядишь значительно хуже. Что, ко всем чертям, случилось с тобой?
— Время, Манеш. Со мной случилось Время.
Во второй раз за день — и во второй раз с момента возвращения из Африки — Бёртон рассказал о том, что произошло после того, как он и Кришнамёрти расстались около Казеха.
— Клянусь Юпитером, это совершенно невероятно, сэр Ричард, но, глядя на положение дел в мире, я легко представляю себе, как может начаться эта дьявольская война, которую ты описал.
— К сожалению, не может начаться, но начнется.
Они еще выпили. И еще. Слишком много. Кришнамёрти рассказал о своем путешествии от Казеха до Занзибара. Голова Бёртона поплыла.
В это мгновение появился консьерж.
— Простите, сэр, — сказал он. — Письмо для вас. Его принес бегунок.
Бёртон взял конверт и посмотрел на Кришнамёрти.
— Наверно от Пальмерстона.
— Почему?
— Бегунка мог послать только тот, кто точно знает, где я нахожусь; человек, который наблюдает за мной.
Он открыл конверт и прочитал:
Этим утром военный трибунал нашел лейтенанта Джона Хеннинга Спика виновным в предательстве. В пятницу, на рассвете, он будет расстрелян. Он высказал свое последнее желание — увидеть вас. Разрешение было дано. Пожалуйста, отнеситесь к этому с надлежащей тщательностью. Бёрк и Хэйр проводят вас.
Генри Джон Темпл, 3-ий виконт Пальмерстон.
Кришнамерти, прочитав записку, спросил:
— Только из-за того, что он помогал пруссакам?
— Да. Но он действовал, подчиняясь чужой воле. С самого начала всего этого дела Спиком управляли и его использовали.
— Ты пойдешь?
— Да.
Два человека продолжали пить до полуночи, потом пожелали друг другу доброй ночи и отправились в свои дома.
На главных улицах города горели электрические лампы, казавшиеся в густом тумане грязно-оранжевыми шарами. Черные хлопья падали на плечи и цилиндр Бёртона. Он завязал вокруг лица шарф, и, тяжело опираясь на трость-шпагу, немного прошел по Пэлл-Мэлл, потом повернул налево, на Риджент-стрит. Несмотря на поздний час, движение было достаточно оживленным из-за толпы озлобленных пешеходов, запрудивших тротуары. Он повернул направо и пошел по переулкам, темным и грязным, по которым, однако, можно было идти быстрее.