Экспедиция в Лунные Горы
Шрифт:
— И ошибся, Джон. Я никогда не считал тебя трусом. Никогда. Но если тебе нужно мое прощение, оно у тебя есть.
— Спасибо тебе.
Поколебавшись, Спик поднял стакан. Бёртон наклонился вперед, стаканы звякнули и люди выпили.
— Ты помнишь те ужасные дни болезни в Уджиджи? — спросил Спик, имея в виду 1857 год, когда они открыли озеро Танганьика.
— Как я могу забыть, Джон? Я тогда решил, что мы уже покойники.
— Когда я уже прощался с жизнью, ты сел рядом с моей койкой и начал читать мне Камоэнса. Не сможешь ли ты опять это сделать? Он меня очень успокаивает. Мне разрешили читать «Лузиады».
— Конечно.
Спик
— Я отметил страницу.
Бёртон кивнул и открыл книгу; из страниц торчал листок бумаги. Он заметил, что на листке что-то написано — почерком Спика — и посмотрел на друга.
Спик встретился с ним глазами и какое-то мгновение не отводил взгляда. Линзы левого глаза сверкнули.
Бёртон посмотрел на страницу и прочитал вслух:
Но ах, когда великий победитель Направит бег к отчизне отдаленной, То случай — гордой славы похититель — Терзать героя будет неуклонно. [74]74
Лузиады, 10-ая песнь, 37-ая строфа, перевод Ольги Овчаренко.
Это не совсем английский текст, точнее совсем не английский. Английский перевод Камоэнса оставляет жалкое впечатление на фоне великолепного русского. Поэтому я предпочел не заниматься переводом с перевода, а привести отличный русский перевод с оригинала.
Бёртон настолько хорошо знал португальского поэта, что продолжал автоматически произносить стихи, с выражением и без ошибок, а сам читал заметку Спика:
Дик!
Я никому не рассказал о том, что произошло в храме. Мы и сами не говорили об этом, потому что были не в состоянии общаться в дни, последовавшие после этих событий, и, кроме того, я мало что помню, кроме яркой вспышки и оглушающего выстрела.
Но как раз в последние дни вуаль света, которая ослепляла меня, поднялась и я чувствую, инстинктивно, что это может быть важно для тебя.
Я попытаюсь описать события в упорядоченной последовательности, хотя, откровенно говоря, все произошло в доли секунды.
Дик, та штука, которую Дарвин и его сообщники установили в моей голове, бэббидж, содержит настолько чувствительные антенны, что они обнаруживают малейшие электрические излучения человеческого мозга. В то мгновение, когда латунный человек выстрелил из револьвера, эти сенсоры уловили передачу слабую электрическую передачу. Это было — извини, я не знаю другого способа выразить это — последний ментальный выдох мистера Траунса. Похоже, этот поток энергии активировал перевернутую пирамиду, висевшую над алтарем. Она взорвалась светом и на мгновение стала прозрачной. И я как бы увидел сквозь твердый материал, что пирамида состоит из сменяющих друг друга слоев, один из которых был плотнее остальных.
Одновременно на алмазе на вершине пирамиды сверкнула бледно голубая молния и прыгнула прямо в голову латунного человека, а от него к тебе. В самую малую долю секунды твоя внешность изменилась — волосы
Как я уже говорил, все это произошло в доли секунды, и я не понимаю, что произошло. Но у меня есть одна догадка, быть может, полная чушь: заводной человек каким-то образом направлял эту силу.
Я бы хотел помочь тебе чем-то большим, но мое время кончилось.
Я не могу забыть, что когда-то мы были братьями. Я надеюсь, что, думая обо мне, ты будешь вспоминать то время, а не те ужасные вещи, которые я совершил.
Твой старый друг.
Джон Хеннинг Спик.
Бёртон продолжал декламировать Камоэнса, но его глаза блеснули, и он с благодарностью посмотрел на второго человека. И тайком сунул письмо в карман.
Полчаса закончились и дверь открылась. В ней появился Дамьен Бёрк и сказал:
— Капитан?
Бёртон закрыл книгу, положил ее на стол, встал и пожал руку Спику.
— До свиданья, старый друг, — сказал он.
Рот Спика задвигался, но он не смог найти слова и отвернулся; в его глазах сверкнули слезы.
Ровно в три часа пополудни королевский агент вышел из башни. Он свистнул хэнсом и приказал вести себя в Баттерси.
— Слава богу, сэр! — сказал кэбмен, спускаясь со своего места. Взяв пару глыб угля Формби из ведра на спине паролошади, он бросил их в топку.
— Почему? — спросил Бёртон.
— Это же юг от реки, ну? Намного меньше движения! Ни за какие деньги не потащусь на север от Темзы, но на юг — прокачу вас с ветерком, сэр, никаких проблем. Там, под сиденьем, одеяло; накиньте его, если будет холодно.
Кучер взобрался на свое место, подождал, пока Бёртон усядется и — с обязательным «Пошла, радямая!» — нажал рычаг скорости.
Пока кеб ехал по Лоуэр-Темз-стрит и по Лондонскому мосту, королевский агент обвязал надушенным платком Грегори Хэйра нижнюю половину лица и сосредоточился на дыхании. Дыша медленно и равномерно, он представил себе, что каждый вдох идет сначала в левое легкое, потом в правое. Потом задышал под ритм суфийского напева.
Аллаху, Аллаху, Аллаху, Хагг.
Аллаху, Аллаху, Аллаху, Хагг.
Аллаху, Аллаху, Аллаху, Хагг.
Усложняя упражнение, он изменил темп, установил цикл из четырех вздохов и представил себе, как кислород наполняет разные части тела.
И все это время он слышал только пыхтение паролошади хэнсома, заглушавшее все остальные звуки.
К тому времени, когда кеб оказался на перекрестке Банксайда и Блэкфрайрз-роуд, Бёртон уже погрузился в суфийский транс.
Его сознание всплыло.
Он увидел бесформенный свет и краски; услышал воду и отрывки разговоров:
« ...согласно вычислениям, которые Джон Спик представил Обществу, Нил течет против течения на протяжении девяноста миль...»
« ...открытое им озеро действительно является истоком Нила...»
Свет собрался в единую блестящую ленту, широкую, уходящую в темноту и исчезавшую вдали. Он полетел вдоль нее.
«Капитан Бёртон! Не вы ли спустили курок?»