Эксперимент. Реальность или Отражение

Кин Мэй

С минуту я обдумываю его слова, снова невольно поправляя юбку, натягивая её ещё ниже, несмотря на то, что ткань уже трещит.

Черт.

Одёргиваю руки и перевожу взгляд на мужчину:

— Я не собираюсь заявлять в полицию. Ничего…непоправимого не случилось. Однако я требую, чтобы вы оставили нас и…

— И? — Кажется в глазах мужчины загорается огонёк интереса.

— И повысили зарплату, — задрав кверху нос, деловито произношу я и складываю руки на груди, отгораживаясь от возможной злости начальства.

— Эй, ты уверена?.. — Ковалевский

оборачивается, посмотрев на меня. На его лице отражается сомнение с примесью недоумения.

Я уверенно киваю.

Не знаю, что приключилось у этого мужчины в прошлом. Не знаю, как именно я напомнила ему о былой любви. А судя по тому, как он слетел с катушек — это явно была она. Он был пьян и, кажется, совершенно не контролировал свои действия. Возможно, если бы не Ковалевский все действительно бы закончилось печально. Но… Я не хочу думать о том «а, что если бы…»

Здесь и сейчас — все в порядке. Оступиться же может каждый. Абсолютно.

— Думаю, вам стоит поговорить со своим другом, — в конце концов, уверенно говорю я.

— Можешь даже об этом не думать. И к тебе он тоже больше не сунется. Я позабочусь.

— Хорошо.

— Что же касается твоих требований…

Я задержанию дыхание. При этом совершенно не переживаю за себя. Скорее за парня, что вмешался и спас меня. А теперь так легко может лишиться работы. Доставлять лишние проблемы кому бы то ни было я никогда не любила. Поскольку потом всегда чувствовала себя виноватой. И это чувство грызло меня изнутри. Однако моя жизнь никогда не была размеренной и спокойной. Поэтому так или иначе, время от времени, но тем, кто был рядом со мной тоже доставалось.

— Я согласен.

Едва ощутимо вдыхаю. Ковалевский рядом со мной издаёт смешок, больше смахивающий на недовольство и невысказанный сарказм. Невольно касаюсь его руки, совершенно не думая о том, как это выглядит со стороны. Просто хочу удержать его от поспешных действий, чтобы потом не пришлось жалеть.

Чувствую, как мышцы под моим касанием едва вздрагивают. Но он не отдергивает руку, как я предполагаю. Поэтому я делаю это первой, когда мужчина произносит:

— Идите домой. На сегодня ваш рабочий день окончен. Увидимся в понедельник.

Ничего не говоря, мы покидаем кабинет. Ковалевский выходит первым. Я плетусь за ним, переваривая сегодняшний вечер. Смешанные чувства и спутанные мысли настолько поглощает меня, что я оступаюсь на ровном месте.

— Ты просто ходячая неприятность! — подобно кобре, шипит этот парень, в последний момент подставив руку, на которую тут же опирается моя спина.

Секунду он удерживает меня на весу, словно раздумывает «а не бросить ли?», но затем одним толчком подтягивает вверх — и вот я уже оказываюсь в его объятьях.

— Спасибо… — пересохшими губами, произношу я, не глядя на него, зато отчётливо чувствуя, как тело плавится, колени подгибаются и, если бы не злость, исходящая от него, я бы могла растаять. Но…

«Не дождёшься!» — мысленно протестую и спешно выбираюсь из его рук. Он не

сопротивляется и отпускает меня.

Всю оставшуюся дорогу мы идём молча. Даже, когда переодеваемся и выходим вместе через запасной выход, не желая встречаться с кем-либо ещё, — это молчание сохраняется. Но один отчётливый факт, где Ковалевский не прощается со своей подружкой, странным образом доставляет мне радость, на какое-то время заставив забыть обо всем остальном.

@34@

Автобус резко тормозит. Кажется, я даже слышу, как визжат шины. Пассажиры автобуса, коих к моему удивлению оказывается слишком много, клонятся в сторону, словно деревья, под натиском разбушевавшегося ветра. Водитель ругается вслух. А я падаю прямиком на Ковалевского, растеряв былую координацию.

— Черт, — стонет он, когда мы ударяемся лбами. При этом одна его рука придерживает меня за талию, останавливая дальнейшее падение.

Вместо поручня над головой, я практически полностью обосновываюсь на нем. Очки, как назло, медленно скатываются с моего носа.

Прекрасно!

Сдуваю надоедающую прядь волос, лезущую в глаза.

— Не смешно! — сердито парируя, спешно цепляя пальчиками свои очки, останавливая падение, и отстраняюсь, вновь ухватившись за поручень для того, чтобы оттолкнуться и ровно встать на ноги.

— Именно. Из-за тебя у меня теперь будет шишка, — беззлобно, даже с некой издевкой в голосе произносит он.

— Переживешь, — сердито произношу я и, насупившись, подтягиваю лямку рюкзака. После чего наконец выбираюсь из душного автобуса на улицу.

Прохладный воздух бьет в лицо, заставляя глубоко вдохнуть и насладиться вечерней свежестью, без примеси сотни запахов, что каждый раз витают в салоне автобуса.

Сигареты. Алкоголь. Одеколоны. Духи. Пот. Затхлость. И ещё множество различных запахов…

Все это смешивается воедино, создавая невыносимую вонь.

Временами, а может быть и частенько, — общественный транспорт прямо-таки пыточная камера на колёсах. Словно отработка в преисподней, до выхода из которой так старательно отсчитываешь дни, лелея надежду на освобождение.

— Эй, — Его голос настигает меня, когда я сворачиваю за угол. Дорога ровным мостиком идёт вперёд. Каких-то пару минут, и я наконец окажусь в спасительной тишина, наедине со своими мыслями.

Хотя стоит ли их ворошить, чтобы в конечном итоге не сойти с ума?..

— И где твои излюбленные манеры? Могла бы и поблагодарить.

В этот момент я чувствую, как злость, отошедшая на второй план, истерика и страх — поднимаются наверх, вырываясь на поверхность.

— О, мои очки безумно благодарны тебе за спасение от знакомства с полом! На их месте я бы тоже пела тебе дифирамбы! — не скрывая сарказма и толики ярости, выбивающейся вперёд, говорю я, глядя на силуэт фонарей, отбрасывающих тень. Что совершенно не вяжется после стольких дней, когда даже ночью — вокруг царит свет.