Эксперимент
Шрифт:
Овчарка чуть наклонила голову, прислушиваясь к человеческой речи.
– Грант, Вольф, Мартин, Цезарь...
– Перебирала я популярные клички, - Джонни, Малыш, Пушок.
Собака не реагировала. Я решилась. Надела рюкзак с собранными каштанами и медленно двинулась к овчарке, протягивая вторую половину Марса.
– Пойдем, у меня наверху печенье... И мазь антисептическая для твоих ран, - добавила я, подходя ближе и разглядывая царапины, вырванную шерсть и поврежденную лапу. Настороженные умные глаза внимательно следили за моими передвижениями, но сил отойти или хоть как-то огрызнуться у собаки не было. Я подошла вплотную и положила ладонь на широкий лоб, погладив пальцем между ушами. Протянула батончик к носу, потом к пасти. Страшно было ужасно. Неизвестно, как среагирует животное. Зубы оставались острыми и опасными. Горячий язык прошелся по пальцам,
– Пойдем ко мне?
– Предложила я и кивнула в сторону офисного здания. Мне показалось, или собака согласно склонила голову? Я, конечно, знала, что хорошо обученные служебные овчарки очень умные, но чтобы понимать человеческую речь?
Я медленно пошла к зданию. Хромая, на некотором удалении от меня, собака поплелась следом. На пятом этаже она все-таки свалилась без сил. Бока ходили ходуном, язык выпал наружу, из пасти вырывались жуткие хрипы. "Как бы она сейчас не окочурилась", - подумала я. Понеслась наверх за салазками, на которых перевозила воду. Заодно прихватила с собой бутылку с эфиром и тампоны. Будет лучше, если при перевозке собака будет спать, а то еще привязывай ее, чтобы не дергалась.
Усыпила я ее быстро, хватило капли эфира. Мне показалось, что в ее глаза была укоризна, когда они закрывались. Я погрузила тушу на салазки и потащила наверх. Гораздо легче, чем бутыль с водой. Если здоровая собака должна весить около тридцати-сорока килограмм, то этот скелет едва дотягивал до пятнадцати.
Пока она спала, я решила заняться лечением. Промыла раны, наложила мазь с антибиотиком, прощупала кости. Сломано ничего не было, просто с кем-то подрался совсем недавно. Для поддержки организма нужно было прокапать глюкозу и витамины. Я перетащила собаку в туалет. Соорудила самодельную капельницу, с огромным трудом попала в вену. Было уже темно, а маленький фонарик давал недостаточно света. Я ничего не понимала в ветеринарии, но предполагала, что четыреста грамм глюкозы будет достаточно для первого раза. Собака, перемотанная белыми бинтами, с капельницей в лапе, представляла собой душераздирающее зрелище. И жуткое и забавное. Я вспомнила практику в больнице и улыбнулась - бывало и похуже. Открыла дверь в секретную комнату и прилегла на диван так, чтобы в проеме двери видеть спящего пациента.
Когда четыреста миллиграмм глюкозы было влито, я отцепила капельницу, укрыла пса куском кожи с дивана и пошла спать, оставив полуоткрытую дверь. Впервые, за все время нахождения здесь. Одну ночь можно...
На ошейнике было написано "Пол" и выбит номер телефона. Позвонить я не могла, да и если бы хозяин был жив, овчарка бы никуда от него не ушла, они очень преданные. Значит, уже мертв. Сначала он почти не реагировал на кличку. Но я постоянно с ним разговаривала, наверное, мне просто приятно было слышать свой голос, так я соскучилась по человеческой речи. Только через неделю, когда я позвала собаку "Пол, иди сюда", он впервые подошел и сел рядом. Пол выздоравливал быстро. Еще несколько раз приходилось усыплять его эфиром, обрабатывать раны и вливать глюкозу, но он не роптал, словно понимая, что все делается ему во благо. Пол производил впечатление очень сдержанного животного. Ни разу не вильнул радостно хвостом, не лизнул благодарственно руку, не гавкнул. Флегматично пил воду из миски, брал печенье, тогда, когда я отойду подальше. Серьезно и пристально наблюдал за моими перемещениями, штопкой, хозяйственными заботами. Когда у него поджили раны на боках и ноге, я решительно заявила:
– Следует тебя покупать Пол. Ты страшно воняешь.
Я уже неделю из-за него спала с открытой дверью. Боялась и просыпалась от каждого шороха. Долго так продолжаться не могло, если собираюсь завести Пола в свою секретную комнату, нужно будет его искупать. Шампунь и мыло у меня были. Этого добра в шкафчиках офиса было достаточно. То ли девушки пользовались душем во время рабочего дня, то ли остались от сетевых мерчендайзеров.
Вечером, растопив печку, я поставила несколько пластиковых бутылок с водой рядом, чтобы они прогрелись. Шерсть у Пола я частично выстригла, частично сбрила, частично оставила. Поэтому сейчас он представлял собой пятнистое худое страшилище, но уже почти здоровое. Усыплять для купания я его не стала. Если он воспитанная собака, значит, должен знать, что такое мытье. Я оказалась права. Пол стоически перенес водные процедуры в туалете, только иногда пофыркивая
Жить стало веселей. Мне было теперь с кем поговорить, посоветоваться. Я еще несколько раз выходила за каштанами, Пол увязывался за мной. Я сшила ему накидку из фланелевых полотенец, подвязав концы под брюхом. Шерсть у него была короткая, а местами вообще отсутствовала, а на улице холодно. Он бодро трусил за мной на двадцать четвертый этаж, отставая всего на пару метров. Всегда сзади, словно охраняя. Когда я собирала каштаны, он тревожно принюхивался, настороженно всматриваясь во тьму, иногда оббегал периметр, пугая меня своим отсутствием. Но всегда возвращался, все так же серьезно и пристально заглядывая мне в глаза, словно говоря - все спокойно.
Я понимала, что мой рацион для собаки не подходит. Печенье, батончики, шоколад? Жареные каштаны? Я себя подкармливала поливитаминами, а что давать ему? Нужно было мясо, но где его взять? Но Пол был непривередлив. Ел и батончики и печенье. Только от шоколада воротил нос.
– Ничего, - приговаривала я, сидя в нашей комнатке и поддерживая огонь в сейфе, - скоро весна, мы выберемся из города и пойдем на юго-запад вдоль реки. Я наловлю рыбы...
– Мечтательно вздохнула, представив жареную форель, - может, удастся найти ферму... Курочки, коровки...
Пол внимательно слушал, склонив голову набок. Я сама не очень понимала, что делать с курочками и коровками, так как всю жизнь прожила в городе, но жизнь штука такая, что научит всему.
– Тем более, я хорошо знаю анатомию... - Добавила весело. Мне показалось, что Пол фыркнул.
****
Прошло еще несколько недель. Я тянула время, дожидаясь устойчивого тепла. Шерсть у Пола отросла, и кожа не так обтягивала ребра. Конечно, он по-прежнему выглядел болезненно худым, но уже не смертельно. Наши запасы значительно уменьшились. Нужно было планировать уход из города, выбрать направление, транспорт, рассчитать, что оставить, а что забрать с собой. Карты у меня были. Компас с часами, а еще куча всякого полезного и не очень барахла, которое жалко выбрасывать. Но ценнее всего, были, конечно, лекарства. А их у меня был огромный мешок. Я, скрипя сердцем, откладывала в сторону спирт, бинты, пластыри, глюкозу и большинство транквилизаторов. Оставила самое нужное - антисептики, обеззараживающие таблетки (для питьевой воды), антибиотики, нитроглицерин, анальгин и еще несколько препаратов для сердечно-сосудистой системы...
Самое сложное - транспорт. Автомобиль, конечно, хорошо, но где брать бензин? Тем более, что бандиты захватили под свой контроль и заправки и нефтяные хранилища. Я часто слышала гул двигателей автомобилей, мотоциклов, хоть и находилась на окраине, почти в глухой зоне.
Решено было поискать велосипед... Некоторые интерны, работающие у нас, приезжали на красивых спортивных велосипедах, оставляя их на стоянках за госпиталем. Будет трудновато ехать на велосипеде по бездорожью, но другого выхода я не видела. Той же ночью я пробралась на стоянку. Еще час у меня занял велосипедный замок. Я выбрала обычный городской, с корзиной, прикрученной спереди и насосом на раме. По-моему, на нем ездила медсестра из новеньких... Я выбросила из головы грустные мысли по этому поводу. Теперь велосипед мой.
– Пойдем, Пол, - обернулась я к собаке, - транспорт нашли, дело за снаряжением.
Пол с радостью выбирался на наши небольшие ночные вылазки. Ощутимо потеплело, и в траве стала появляться живность. Пару раз он приносил мне полевых мышей и "угощал", торжественно расположив тушки возле моих ног. Смеясь, я отказывалась от подарка, и Пол ел их сам. В остальное время он преданно сидел со мной на двадцать четвертом этаже и никогда не спускался один, даже когда я его гнала охотиться.
Пора. Градусник несколько дней показывал 20. Ждать дольше было неразумно. Печенье кончилось, оставшиеся немногочисленные батончики и шоколадки, вместе с лекарствами я упаковала в рюкзак. Еще одна сумка с одеялами, куском свёрнутой кожи с поролоном, несколькими фланелевыми полотенцами и топориком. По внешним сторонам ботинок я пришила кармашки, куда запихнула скальпели. Выдернула иглы из систем - пригодятся или на крючки или как наконечники для стрел. Я с большим трудом представляла, как буду добывать пищу. Лук видела только на картинках, про охоту читала в приключенческих романах. Теоретически понимала, как ловить рыбу, но ни разу этого не делала. Вместо лески взяла капроновую хирургическую нить.