Эксперт № 01-02 (2014)
Шрифт:
Кроме того, Мюллеру удается подметить еще один существенный момент в понимании современных европейских демократий. Говорить, что во второй половине XX века происходило «возвращение демократии» или «возвращение либерализма» сначала в большинстве стран Западной Европы, а затем в Южной и Восточной Европе, — значит высказывать хотя и правильный, но с исторической точки зрения слишком общий тезис. Скорее европейцы создали нечто новое, а именно весьма ограниченную демократию (прежде всего с помощью неизбираемых институтов, таких как конституционные суды).
«Конституционалистский этос таких демократий был, несомненно, враждебен идеалам неограниченного народного суверенитета, а также “народным
И здесь мы можем согласиться с Мюллером в том, что это ставит под сомнение само существование в годы после Второй мировой войны «золотого века» демократии. Те политические конструкции, которые были хороши для обеспечения безопасности и безмятежности послевоенного существования Европы и защиты от угрозы фашизма, коммунизма и взаимного национального уничтожения, — эти политические конструкции постепенно разболтались, износились и сейчас содержат в себе заряд довольно чувствительных опасностей совсем другого рода.
Фото: Reuters
Капитальная эффективность
Каталог угроз для существования современного демократического мира подробно рассматривает, например, Стейн Ринген , делая это в контексте разрушающегося баланса «законодательная власть—исполнительная власть—судебная власть» в национальных государствах ЕС, приводя свидетельства кризиса послевоенной «экономической» демократии (который, как он считает, не затрагивает политические аспекты демократии) и указывая, что «пять тенденций, заметных на том поле, где встречаются демократия, публичная политика и капитализм, содействуют решительным переменам в балансе власти».
Вот эти тенденции.
Во-первых, в ходе экономического роста колоссально усиливается сама экономическая власть. Политическая власть остается неизменной: у каждого избирателя только один голос. Экономическая власть возрастает: каждый держатель капитала получает прибавку к своему состоянию. Чем крупнее капитал, тем громче его голос.
Во-вторых, частный капитал не только накапливается, но и все сильнее концентрируется в руках небольшой элиты. Да, владельцами значительных состояний оказывается все больше людей, но одновременно происходит общая концентрация капитала вследствие его перераспределения.
В-третьих, в ходе экономической либерализации частный капитал получает (впервые или снова) доступ к сферам, ранее находившимся под непосредственным политическим контролем. В европейских благотворительных государствах коммунальные услуги подвергаются массовой приватизации, а общественные услуги (от школ и больниц до транспорта и тюрем) все в большей степени предоставляются
В-четвертых, в то время как политическая власть вытесняется или выталкивается из рыночных сфер, частная экономическая власть вторгается в политические сферы. Основной механизм этого процесса — эскалация затрат на содержание партий и политические кампании, в результате чего политическая власть порой оказывается в руках тех, кто способен финансировать политическую деятельность и заинтересован в этом.
Наконец, в-пятых, с развитием глобализации и новых электронных технологий рынки капитала приобретают международный характер и начинают покидать национальное государство. Это радикально укрепляет власть капитала. С одной стороны, он более или менее освобождается от политического контроля, который в конечном счете — невзирая на существование ЕС — остается в руках национальных государств. С другой стороны, если капитал видит, что его свободе и прибыльности угрожает законодательство той страны, в которой он действует, он может пригрозить бегством на более благоприятные рынки в более дружественные страны. Можно назвать это угрозой бегства. Реальность этой угрозы наделяет капитал беспрецедентным правом вето применительно к экономическому законодательству.
Ян-Вернер Мюллер пишет, что «нет никаких причин праздновать триумф западноевропейского послевоенного конституционного урегулирования и вдохновлявших его идей. Надеюсь, что осознание того, как к этому пришли европейцы, сможет хотя бы в какой-то степени способствовать развенчанию утешительной иллюзии, что либеральная демократия с необходимостью является позицией, внутренне присущей Европе или всему Западу в целом». Но, вопреки замыслу автора, книга получилась не об этом — точнее, не столько об этом. Я еще не встречал более ясного и точного изложения именно «споров о демократии» в XX веке — многогранного, увлекательного, всестороннего. Если вам интересно, «как это было», как европейские интеллектуалы и политики размышляли о демократии и почему они размышляли именно так, а не иначе, то без книги Мюллера обойтись невозможно.
Мюллер Ян-Вернер. Споры о демократии: Политические идеи в Европе XX века. — М.: Издательство Института Гайдара, 2014. — 400 с.
Нефть: капитал против демократии
Анашвили Валерий, главный редактор журнала «Логос»
Изменение типа основного энергоносителя существенно меняет политический режим. Пример тому — выход на энергетическую авансцену угля, инструмента власти рабочих, и последующее его вытеснение нефтью, ослабившее их способность к коллективному действию
Митчелл Тимоти. Углеродная демократия: Политическая власть в эпоху нефти.
Неожиданное сопоставление вида энергии, которую использует человечество для своего выживания, и политической формы, в которой это выживание происходит, при ближайшем рассмотрении оказывается не столь уж неожиданным.
Двести лет назад вся энергия, необходимая людям для поддержания жизни, почти полностью поступала из возобновляемых источников, питавшихся от Солнца. Солнечная энергия преобразовывалась в зерно и другие злаки, обеспечивая человека пищей; в луга, на которых паслись животные, трудившиеся на человека, а также служившие для него пищей; в леса, поставлявшие древесное топливо; в ветряную и водяную энергию, использовавшуюся для движения транспорта и механизмов.