Эксперт № 02 (2013)
Шрифт:
Под проект дороже
Вопросов, к которым мы подходим, два: как увеличить объем денег в регионах, в первую очередь региональный долг, и как добиться того, чтобы еще больше денег шло именно на инфраструктурные проекты.
Уже понятно, что просто наращивать объем региональных долгов бессмысленно — пока действует принцип единого котла, это вовсе не будет означать роста инвестиционных расходов.
Некоторые эксперты видят смысл в том, чтобы все-таки выделить отдельные инфраструктурные облигации, которые выпускались бы под конкретный проект, — это позволит занимать на определенную цель и, возможно, на более длительный срок. «Создание такого инструмента, как инфраструктурные облигации, имеет смысл — но лишь в том случае, если они будут обладать определенными
Однако сами регионы не видят смысла в таком инструменте: во многих случаях им проще и дешевле занять именно «в общем», просто на покрытие дефицита бюджета, а потом уже распределять деньги. «Выпуск отдельных инфраструктурных бумаг под какой-либо проект в текущих условиях не способен серьезно решить проблему финансирования инфраструктуры в регионах, — говорит Михаил Сергейчик. — Дело в том, что облигационный выпуск самого субъекта всегда будет больше по объему, а значит, ликвиднее, и он будет лучше воспринят рынком. Далее, кем гарантируется такой инфраструктурный выпуск? Если опять-таки регионом, то это все тот же региональный долг, причем ставка по нему может оказаться даже выше, чем в случае, если бы регион занимал сам». «Идея занимать под отдельный инвестиционный проект кажется мне неправильной, — соглашается Батанов. — Это возможно для коммерческих объектов, но мы прежде всего улучшаем качество жизни местных жителей, об окупаемости тут речь не идет — как может окупиться, к примеру, больница? К тому же заем под конкретный проект может подтолкнуть ставки вверх по сравнению с тем, что мог бы получить регион, выйди он сам на долговой рынок». Конечно, есть отдельные предприятия, которые способны занимать самостоятельно, добавляет Эдуард Батанов. Например, питерское ГУП «Водоканал». Но и тут серьезным ограничением становятся возвратность и влияние на тариф: тарифы ограничивает ФСТ, к тому же есть понятие доступного тарифа. «Все это делает займы под конкретные инфраструктурные проекты для субъектов малоэффективными», — резюмирует Батанов.
Банки не спасут
Значит, остаются классические облигации. Может быть, имеет смысл расширить рынок их сбыта, допустим, выстроив систему, когда банки обязуются покупать региональные облигации и держать их на балансе? На самом деле и это проблемы не решит. «Заставить банки выкупать такие облигации нельзя, так как у нас не плановая экономика, а интереса к этим бумагам у них нет, по крайней мере в рамках существующей системы резервирования, — рассуждает Юрий Данилов. — Чтобы интерес к облигациям регионов и муниципалитетов появился, нужен целый ряд дополнительных механизмов: гарантийные и страховые схемы, фонд погашения под управлением независимого управляющего, обеспечивающие возврат основной части долга и повышение кредитных рейтингов. Стоит превратить региональные займы в надежный, привлекательный, хорошо упакованный инструмент, грамотно их оформить — и деньги найдутся, причем не только у банков, а, к примеру, у специализирующихся на проектных облигациях инвестиционных фондов, которые готовы прийти в Россию».
Проблема еще и в том, что у банков просто нет настолько длинных ресурсов, которые могут быть вложены в инфраструктуру, пусть и через облигационный рынок: банки не предназначены для того, чтобы становиться ключевыми инвесторами этих проектов. Приходится в очередной раз вспомнить про длинные деньги — только этот ресурс может серьезно изменить качество и срочность региональных долгов. «У нас же практически нет институциональных инвесторов — пенсионных фондов, страховых компаний, — а ресурсов банков недостаточно, прежде всего в плане их длительности», — пожимает плечами Батанов. Собственно, без длинных денег не увеличить и срок обычных региональных займов.
Конечно, привлечение регионами денег станет
«Нас вполне устраивает такой инструмент, как облигации на покрытие бюджетного дефицита, но вот что нас не устраивает, так это рынок, — резюмирует Эдуард Батанов. — Нам не нравится доходность, не всегда нравятся предложения организаторов размещений. Но есть регионы сильные, а есть не очень. К примеру, мы и Москва размещаемся сами, сами заполняем книгу заявок. Последний выпуск мы разместили на четыре с половиной года, вполне приемлемый срок. Но не у всех регионов есть такая возможность». В Санкт-Петербурге считают, что надо упростить выход субъектов федерации и муниципалитетов на долговой рынок с тем, чтобы у них было много вариантов того, как это сделать.
Но регионам бедным в любом случае на долговой рынок не выйти — значит, для них придется продумывать отдельные механизмы. «Различия в доходах российских регионов и муниципалитетов действительно очень велики, и даже если перенаправить часть доходов с федерального уровня на региональный и местный, большая их часть все равно поступит в бюджеты наиболее обеспеченных регионов и крупнейших городов, — напоминает Леонид Перцов. — Говорить о совершенствовании существующего распределения налоговых поступлений и системы межбюджетных трансфертов можно и нужно. Но очевидно, что государственные и муниципальные заимствования для бедных территорий все равно останутся гораздо менее доступными, чем для богатых».
Заработать на коллайдере
Дан Медовников
Тигран Оганесян
Виталий Сараев
Сегодня на исследовательских суперустановках получаются результаты, нужные не только ученым, но и предпринимателям. Рост интереса бизнеса к мегасайнс — верный признак скорого появления прорывных технологий
Константин Батынков
Незаметно для обывателя мы вступили в новую эпоху отношений науки и человечества. Окончание холодной войны, резкое удорожание исследований на переднем крае, их все более междисциплинарный характер и одновременное созревание бизнеса для использования продвинутой исследовательской инфраструктуры в своих целях меняют привычный для второй половины XX века ландшафт «большой науки». Наблюдателям, чтобы подчеркнуть эти изменения, даже пришлось ввести новый (не слишком операциональный) термин: на смену big science пришел megascience.
Большие установки типа коллайдеров, нейтринных ловушек или лазеров на свободных электронах, во-первых, стали неподъемны для одной страны, а во-вторых, оказались интересны не только физикам, но и химикам, биологам, материаловедам и даже агрономам с инженерами. И, что самое любопытное, их экспериментальное время часто еще до запуска стали раскупать корпорации, средние и даже малые инновационные фирмы. Все это очень похоже на ситуацию начала новой технологической волны, когда промежуток между фундаментальным результатом и коммерческой технологией резко сокращается и бизнес торопится расставить фишки до окончательного скатывания шарика в какую-нибудь из лунок. Тем более что шариков в этой партии по-видимому, больше одного — все больше экспертов склоняются к мысли о междисциплинарном и межотраслевом характере новой (шестой, в терминах Фримена—Перес) волны. Об этом же свидетельствует и широкий, пусть пока еще и чересчур расплывчатый, спектр коммерческих заказов на экспериментальное время мегаустановок.
Что такое меганаука
Эпоха свободного развития «большой науки», активно стимулируемой ВПК, оказалась относительно недолгой: уже в конце 1960-х и особенно в 1970-е (на фоне глобального энергетического кризиса) национальные научно-исследовательские бюджеты ведущих мировых держав подверглись существенной усушке и утруске, общее восхищение рядовых обывателей удивительными открытиями заметно поубавилось, и фундаментальная составляющая стала быстро терять свои приоритетные позиции при принятии госчиновниками принципиальных финансовых решений в области научной политики.