Эксперт № 29 (2014)
Шрифт:
Взять важнейший эпизод из истории Куликовского сражения: Сергий Радонежский благословляет Дмитрия Донского идти в поход на Мамая. Для тех, кто привык мыслить в категориях «базиса» и «надстройки», это всего лишь символический жест или, как писал Ключевский, «сильное и светлое впечатление, произведенное… бесшумными нравственными средствами, про которое не знаешь, что и рассказать, как не находишь слов для передачи иного светлого и ободряющего, хотя и молчаливого взгляда». Но повисает в воздухе вопрос, что зависело от этих жестов и взглядов. Впрочем, существует веский довод — что авторитет преподобного Сергия привлек в войско Дмитрия Донского добровольцев-ополченцев, сократив угрожающую разницу в численности русских и татарских сил. Уже неплохо, думаем мы. Однако в любом случае троицкий
Наконец, доколе мы будем впадать в патриотический раж в связи с главным историческим следствием победы на Куликовом поле — объединением разрозненных русских княжеств в единое Московское государство? Хотя принято считать это абсолютным благом для России, у многих сегодня появились вопросы именно «к единому государству», к нездоровой якобы приверженности русских государственной, хуже того, имперской идее. Так логика позитивистского скепсиса добирается до основ нашего национального бытия. А все потому, что в общественном сознании совершена подмена.
Русские-то в глубине души привержены другой мечте, но внутри материалистической традиции о ней даже неловко вспоминать. Это она придает почти физическую силу жестам и взглядам. Ради этой мечты преподобный Сергий, не признававший иной власти, кроме власти «нелицемерной любви», стал главным государственником на Руси. Ее закладывали в основу Московского государства, строившегося как христианское, в качестве необходимого средства защиты народа, идущего к Божественной цели (Ключевский называл это в духе своего времени «нравственным возрождением», но считал лишь предпосылкой для возрождения политического). И в результате «представление о государстве как о Божественном установлении, священном институте, защищающем высшую правду и справедливость, глубоко укоренено в сознании нашего народа» (патриарх Кирилл, речь на церемонии присуждения почетного звания доктора МГУ).
Речь идет об идее духовного единства русской нации, которое является для нее фундаментальным, главным из всех типов национальной общности и по отношению к которому государство, экономика, даже культура вторичны. Это единение ради добра, а не ради зла, та самая «нелицемерная любовь». Не случайно, хотя сегодня нет уже христианского государства и русские, как никогда, разобщены политически, будучи самой рассеянной большой нацией в мире, духовно они едины. Все вдруг увидели это на примере украинского кризиса: у народа Крыма и Новороссии, отстаивающего свою русскую принадлежность, так же как у России, стремящейся защитить страдающих братьев по ту сторону государственной границы, нравственное самоопределение довлеет над политическим, даже культурно-языковым, не говоря уж об этническом.
Очевидно и то, что похожие чувства испытывает большинство нерусских народов России и стран СНГ. Это наводит на мысль, что духовное единство — реальность, оставшаяся нам в наследство от России как от империи. Не случайно вскоре после распада СССР, последнего, как казалось в 1990-е годы, имперского государства на месте исторической России, возникло еще более широкое сообщество — русский мир. Не связанное ни территориально, ни политически, оно выполняет, если отвлечься от частностей, главную имперскую миссию — объединяет представителей любых этносов, религий и политических систем вокруг того, во что верит Россия, — вокруг добра.
Поэтому значение подвига Сергия Радонежского, привившего русской нации в момент ее зарождения своего рода ген сверхкрепкого духовного единства, выходит далеко за узкоисторические рамки. Из семени, посаженного когда-то в бедную почву на задворках мировой
Здесь же кроется разгадка исторического парадокса, связанного с ролью преподобного Сергия в куликовской победе. А именно — что человек, вдохновивший русских впервые объединиться против общего врага и дать бой невиданного дотоле размаха (на фронте длиной в десять верст), человек, которого сравнивают с ветхозаветным Моисеем, то есть вождем своего народа, этот человек всю жизнь посвятил молчаливой проповеди смирения. Такой, какая изображена на иконе «Троица».
Троица и политика
Андрей Рублев написал «Троицу» «в похвалу» Сергию Радонежскому. В 1422 году, через 30 лет после смерти святого и через 42 года после Куликовской битвы, несмотря на одержанную победу, Русь продолжала страдать от княжеских усобиц и набегов Орды. И это посвящение говорит о том, что современники Сергия хорошо понимали, какое духовное завещание он им оставил.
Преподобный Сергий не написал за свою жизнь ни строчки ученого текста и не произнес ни одной публичной проповеди, тем не менее он входит в узкий круг христианских святых, признанных богословами, или толкователями догмата о Троице — Триедином Боге. Его вклад в богословие — это творческое прославление Троицы. До XIV века на Руси, впрочем, как и в Византии, не было Троичного культа ввиду сложности самой идеи для восприятия массовым церковным сознанием. Но с конца XIV века в русских княжествах повсеместно строятся Троичные храмы, пишутся иконы с изображением трех ангелов, явившихся патриарху Аврааму. Один из главных христианских праздников — сошествие Святого Духа — с тех пор именуется у русских днем Пресвятой Троицы. Появляются даже названные в честь Троицы города и села.
Преподобному Сергию удалось перевести содержание идеи Троицы с языка церковной догматики на язык повседневной жизни, в том числе политической, соотнеся основы христианской веры с человеческой нравственностью. «Это и есть область богословствования Преподобного Сергия как русского человека, ибо всякий русский человек занят преимущественно исканием жизни в Боге, а не умозрительным богословием» (игумен Троице-Сергиевой лавры Андроник (Трубачев), «Русская духовность в жизни преподобного Сергия и его учеников»).
В конце XIV — начале XV века бывало, что враждующие князья после нескольких неудачных попыток примириться наконец мирились в Троицын день. Это центральная идея Троицы, как ее видели Сергий Радонежский и Андрей Рублев, — примирение и единение людей. По словам Епифания Премудрого, автора Сергиева жития и его современника, тот избрал своим жизненным служением Троицу, чтобы созерцанием ее «побеждался страх розни мира сего». Евгений Трубецкой, уже в XX веке, писал о «Троице» Рублева, что она словно говорит словами первосвященнической Христовой молитвы, печалясь о людях: «Отче Святый! соблюди их во имя Твое; тех, которых Ты Мне дал, чтобы они были едино, как и Мы», Ин 17:11 («Умозрение в красках»).
«Троица» Андрея Рублева, предположительно 1422 г.
На чем основано единение Троицы? Современники Сергия, очевидно, понимали, что они подражают единству Троицы Живоначальной. Речь идет о единоначалии (монархии) внутри Троицы, основанном, согласно православному учению, на живой любви, то есть на самопожертвовании Бога Отца. И эта Его любовь творит ответную любовь Сына и Святого Духа. Поэтому Сергий горой стоял за единоначалие: и когда он, будучи игуменом созданной им Троицкой обители, рубил кельи для братии, носил всем воду, шил одежду и обувь, копал монастырский огород, пек просфоры; и когда отказался занять митрополичью кафедру в Москве — ради сохранения церковного единства с Киевом, где в тот момент находился уже поставленный Константинополем глава Русской церкви; и когда ходил в Ростов, Нижний Новгород, Рязань — убеждать тамошних князей, чтобы они подчинились Москве.