Эксперт по убийствам
Шрифт:
Суинберн уже почти дошел до дома, как вдруг услышал, что его кто-то окликает с противоположной стороны улицы. Он пригляделся и увидел, что это был его сосед, прятавшийся в тени возле мясной лавки. Хедли подзывал его к себе, отчаянно жестикулируя, и казался воплощением человеческого несчастья.
— Боже мой, на кого ты похож! — воскликнул Суинберн, переходя улицу. — Какого черта ты здесь торчишь?
— Жду тебя. Я знал, что ты скоро придешь. Мне надо тебя кое о чем попросить, прежде чем я сдамся.
— Хедли, о чем ты говоришь? Кому ты сдашься?
— Полиции. Думаю, они уже ждут меня дома, поэтому я и хотел тебя
— Черт знает что, парень. Ты говоришь, полицейские уже там?
— Возможно. Лидия сказала, что скорее всего они уже меня ждут.
— Ты с ней об этом говорил?
— Ну да. Я не знал, что мне делать. Она сказала, чтобы я сдался полиции и доверился их справедливости.
Суинберн посмотрел на него недоверчиво:
— Я не сомневаюсь, что она тебе желает добра, Хедли, но ты уверен, что это лучший вариант? Может, тебе лучше убраться отсюда, пока не поймают настоящего убийцу?
— Не думаю, что я это выдержу. В любом случае чем дольше полицейские будут терять время на мои поиски, тем меньше вероятности, что они поймают того, кто это сделал. А я, Рейф, даже помыслить не могу, что убийце удастся ускользнуть. — Хедли немного помолчал. — Я хочу кое о чем тебя попросить. Мне нужно алиби в пятницу вечером перед спектаклем. В газетах сказано, что убийство произошло ранним вечером, то есть перед тем как я пришел в театр. Я ее не убивал, но полиция ни за что мне не поверит. Можешь сказать, что мы были вместе?
Суинберн подумал, что это довольно рискованно, — ему не хотелось попасть в неприятности.
— Обри за тебя поручится. Он знает, что ты такого никогда бы не сделал.
Хедли потупился:
— Я не могу его попросить об этом. Сейчас не могу. И вообще я не думаю, что он за меня поручится.
— Ладно, так и быть. Почему бы нам не сказать, что мы пошли выпить рюмочку-другую? Только не в «Солсбери» — это всегда кто-нибудь сможет опровергнуть. Нужно место, где легко затеряться. Как насчет паба «Данкэннон»? В нем по пятницам всегда полно народу, и никто не сможет утверждать, что нас там не было. Мы пришли вместе около шести. Это время тебя устроит?
— Наверное, — неуверенно согласился Хедли.
— Значит, так: мы сидели на втором этаже и пили пиво, каждый выпил по полпинты. Потом вместе шли до самого служебного входа в театр. И, скажем, пришли в него примерно за час до спектакля, верно?
— Кто-нибудь сможет доказать, что мы врем?
— Сомневаюсь. На самом-то деле я был в это время с одной довольно неприметной девицей, имя которой я даже не помню, так что вряд ли кто-нибудь ее разыщет. К счастью, от нее было легко отделаться. — Рейф заметил облегчение на лице Хедли и не удержался от вопроса, который вертелся у него на языке: — А что ты на самом деле в это время делал?
Хедли замешкался с ответом, но все-таки решил, что, принимая от Суинберна помощь, обязан сказать ему правду.
— Я пел. — Такой ответ Рейфу никогда не пришел бы в голову. — Элспет так хотелось иметь какую-нибудь сувенирную куклу, а у меня не было на это денег. И я подумал: обойду перед спектаклем двери в партер и немного развлеку очередь возле каждой из них, может, и заработаю ей на подарок.
Суинберн скептически поднял брови:
— Теперь я понимаю, почему тебе нужно алиби. — Но
— Тогда не сделаешь ли ты для меня еще одну вещь? — Хедли сунул руку в сумку, что была у него с собой, и вытащил оттуда куклу. — Я раздобыл деньги. — Он протянул куклу Суинберну. — И даже больше, чем надеялся. А в перерыве купил эту куклу — собирался отдать ее Элспет при встрече вчера вечером. Ты можешь отнести куклу вместо меня ее дяде? Мне хочется, чтобы она все-таки была у Элспет — он знает. Я написал тебе адрес: это в Хаммерсмите, но в воскресенье туда можно быстро добраться. И скажи ему, что мне так жаль…
Суинберн уставился на куклу, которую теперь держал в руках. Сувенир напоминал женский персонаж пьесы «Ричард из Бордо» — королеву и скорее походил не на куклу, а на марионетку. Фигура в сочно-зеленом бархатном платье и головном уборе была достаточно гибкой и могла принимать разные позы, и Рейф приподнял ее левую руку, чтобы разглядеть цветное стекло в обручальном кольце и на облегающем шею воротнике. Ему всегда казалось, что в куклах есть что-то отталкивающее, а эта еще и выглядела пугающе живой. Суинберну невольно вспомнился образ мертвой девушки, сжимающей в руках куклу, и его бросило в дрожь.
— Я поеду туда прямо сейчас, — торопливо проговорил он, горя желанием избавиться от вызывавшей у него ужас куклы как можно скорее, тем более что и дома его ожидала встреча не из приятных. Рейф чувствовал себя крайне неуютно, оказавшись между полицией и тем, кого она подозревала в убийстве.
Жители района один за другим отправлялись спать, и так же один за другим гасли в домах огни, а теперь, несколько часов спустя, Фрэнк Симмонс наблюдал, как они почти в том же порядке снова загорались. Ночь тянулась еще медленнее, чем он предполагал; не раз и не два он вставал со своего места возле окна и шел проверять — работают ли часы, стоявшие на столике возле кровати с той стороны, где спала Бетти. И каждый раз, когда Фрэнк поднимал их и прикладывал к уху, нежное тиканье подтверждало, что время решительно движется вперед.
Фрэнк и не пытался лечь спать, зная, что все равно не уснет, и, оттого что Бетти не было рядом, не решался даже снять с постели покрывало, которое жена каждое утро неизменно аккуратно разглаживала. Как только она позвонила и сказала, что они с Элис выезжают из Беруика, он повернул стул у окна так, чтобы был виден участок улицы, где та вливается в главную дорогу. Фрэнк знал: до их приезда еще целая вечность, но ему казалось, что, высматривая за окном машину, хоть немного, но приближает их приезд. Когда Бетти вернется домой, он почувствует себя в большей безопасности. Инспектор отнесся к нему по-доброму, но он-то знает, что в полиции на самом деле думают, а еще Фрэнк всякий раз с ужасом вспоминал выражение лица Джозефины Тэй, когда она обернулась к нему в фойе театра. Никогда и никто прежде не смотрел на него с таким страхом, и он вообразить не мог, что у кого-нибудь когда-либо на это будет причина, но пятничный вечер все переменил.