Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Цаплиенко Андрей Юрьевич

Через минуту я уже стоял под воротами ее владений. Я выскочил из машины, так и не захлопнув дверь, — здесь в этом не было особой необходимости, — и хотел было нажать на кнопку звонка. Вдруг моя рука остановилась. Не могу понять, по какой причине. Возможно, если бы я позвонил в дверь Мики, все в моей жизни сложилось бы иначе. Но я решил по-хулигански перелезть через забор.

Ноги мягко и пружинисто коснулись зеленой травы. Я двинулся к дому на сваях, отметив с удивлением, что не вижу и тени присутствия кого-либо из прислуги. Я поднялся по внешней лестнице и подошел к двери, которая вела внутрь дома. Она была незаперта. Я зашел. В гостиной работал огромных размеров телевизор, интенсивно ворковавший взволнованным голосом сиэнэновской ведущей Кристиан Аманпур о сложной ситуации в Палестине. На столике перед экраном, в затвердевшей лаве кофейных пятен, стояли пустые миниатюрные чашки. Их было две.

Я молча зашел в спальню

Маргарет. Там никого не было. Постель аккуратно застелена. Занавески на окнах задернуты. Никакого постороннего запаха, — духи, кофе, легкий винный аромат, — обычно свидетельствовавшего о пребывании женщины, я не уловил. Тогда я вышел из спальни и направился в гостевую комнату, где совсем еще недавно прошла моя первая ночь в этом доме.

Подходя к комнате, я уловил мерный ритмичный звук, напоминавший скрип старых рессор на ухабах. Воображаемые рессоры скрипели через равные интервалы времени, как будто ухабы находились на одинаковом расстоянии друг от друга. Я открыл дверь. Здесь все было мне знакомо. Телевизионный экран, почти такой же большой, как и в гостиной. Стул со следами пивной пробки, которую Журавлев, поленившись найти открывалку, по-простецки срывал о деревянную спинку. Широкая кровать в розовых простынях кокаинового оттенка. Разметав эти простыни, в постели находилось хорошо знакомое мне тело. Правду говоря, тел было два. Одно из них принадлежало Маргарет. Я его не видел полностью, но узнал по щиколоткам, не слишком тонким, и, в то же время, обещавшим массу наслаждения своими крепкими очертаниями. Ее согнутые в коленях ноги казались особенно длинными, благодаря вытянутым ступням, выгнутые подъемы которых выглядели продолжением линии ног, как это бывает у балерин. Между этими ногами, раскачиваясь вперед-назад, маятником двигалось другое тело. Мужское. С широкими плечами и рельефными икрами. Спортивное. Ухоженное. Черное. На верхнюю половину тела была надета белая представительская рубашка со сбившимся в сторону воротником. Остальные детали мужского костюма лежали на том самом стуле, о спинку которого Журавлев открывал бутылку пива.

Оба тела не издавали ни единого звука. Если не считать скрип мебели. Верхнее выполняло свою тяжелую мужскую работу. На правой лодыжке поблескивала дорожка, оставленная каплей пота. Нижнее амортизировало вместе с кроватью. Вытянутые ступни подрагивали в такт общему движению слившихся тел. Со стороны это выглядело красиво, но не особенно возбуждающе. Возможно, не хватало озвучки, без которой зрелище напоминало исполнение тяжелой взаимной обязанности. Верхнее тело, увиденное мной, с позволения сказать, спины, тоже показалось мне знакомым.

Мое сознание фиксировало увиденное отстраненно, словно все в этой комнате происходило не со мной и не с Маргарет. Не знаю, долго ли я простоял возле розовой постели, но я запомнил все подробности хеппенинга в гостевой спальне. Периферическое зрение постепенно отключалось, словно свет в зрительном зале, пока включенным не остался один-единственный софит, в световом пятне которого оставалась лишь одна деталь. Узкая женская ступня, с напряженными, как струны, прожилками, желтоватым полукругом африканской пятки и красными леденцами ногтей. И тут мои глаза вмиг продернулись красными шторками ярости, такими же красными, как педикюр Маргарет.

Я бросился к постели, схватил мужскую особь за ворот рубахи и рванул его на себя. Ткань в моей руке треснула, но рубаха выдержала. «Дорогая, падла,» — выругался я про себя мимоходом и притянул к себе черного мужика еще сильнее. Он оказался достаточно тяжелым и неповоротливым. Парень завертелся у меня в руке, но все же не смог выскользнуть из белой рубашки. Ниже рубахи его главный атрибут пребывал в рабочем состоянии и пружинисто болтался из стороны в сторону. С него вяло свисал резиновый чехол. Выше рубахи испуганно скривились полные губы в обрамлении плотной черной щетины. Молодой мужчина, запутавшийся в собственной белой рубахе, был слишком похож на своего отца. Не узнать его было невозможно. Чакки Тайлер. Сын президента Либерии собственной персоной.

Я рявкнул и потянул Тайлера-младшего к двери спальни. Тот продолжал бессмысленное сопротивление. Я давно заметил, что либерийские мужчины, несмотря на потрясающе красивое сложение, не отличаются особой физической силой. Широкие плечи и рельефная мускулатура здесь не редкость. То, чего европейцы добиваются, годами истязая себя в спортзалах, здесь в порядке вещей и не является исключением из правил. Но форма обманчива. Упругие либерийские мускулы, как правило, не выдерживают конкуренции с пропитанным табаком и алкоголем бледнолицым телом. Я с легкостью нес хорошо сложенного сына президента, и силы мои утраивала ярость и ревность.

Мы вылетели из спальни. Краем глаза я успел заметить Маргарет. Она оставалась лежать на кровати, ничуть не изменив позы, даже не накрыв свою наготу, ее ноги оставались согнутыми в коленях.

Мики лишь чуть расслабилась, коснувшись ступнями розовых смятых простыней. Она молчала. Ни оха, ни вздоха, ни тени испуга или удивления. А я уже летел вниз, по внешней лестнице, и ноги Тайлера-мл. цеплялись за ступеньки. Если бы я его отпустил, то он мешком скатился бы вниз. Но я его крепко держал за шиворот, еще, впрочем, не зная, что собираюсь с ним сделать. Спустившись на лужайку перед домом Маргарет, я несколько раз метнулся из стороны в сторону и наконец решительно двинулся к воротам. «Нет, нет!!!» — визжал тридцатилетний мужчина, пытаясь достать мое лицо кулаком. Я упреждал его движение, периодически отводя руку в сторону всякий раз, когда он опасно приближался к моей челюсти. Удивительно было, что его мужское достоинство во время этой сцены оставалось готовым к бою и покачивалось в такт нашим перемещениям. Я подскочил к воротам и нажал кнопку. Замок щелкнул, и калитка отворилась. За калиткой открылся холмистый рельеф престижного района, весь в клумбах и газонах перед симпатичными особняками. Я что было силы толкнул Чакки вперед. Он вылетел из калитки, замелькав желтыми пятками и покрытыми курчавыми волосами ягодицами. Достаточно далеко от ворот отлетел. Калитка захлопнулась.

Я повернулся к дому лицом. На верхних ступеньках лестницы стояла Маргарет. Мики была в халате. Она держала в руках ворох тряпок. «Штаны, отдай штаны,» — услышал я с той стороны забора крики и всхлипывание. Тут я рассмотрел, что тряпки в руках Маргарет были деталями мужского костюма. Того самого, который лежал до этого на стуле в розовой спальне. Она швырнула мне его сверху вниз. Пиджак упал камнем. В кармане был какой-то тяжелый предмет. То ли портсигар, то ли пистолет. Штаны вспорхнули черной птицей и приземлились прямо возле меня. Потом, один за другим, прилетели темные лакированные туфли. Я сгреб все это в охапку и перебросил через забор. «Ты, сволочь, еще будешь есть собственное говно,» — донеслось до меня с той стороны. Судя по шороху, владелец костюма одевался. Я поднимался по лестнице. Меня не интересовал Тайлер. Меня интересовала женщина на верхних ступеньках. Она спокойно поглядела мне в глаза, развернулась и зашла в гостиную. Заходя вслед, я услышал хлопок двери автомобиля. «Это же мой!» — спохватился было я. Но Тайлер уже завел двигатель. Мой «джип» рванул с места. Без меня.

— Ты хочешь меня ударить, Андрей? — спросила Маргарет, назвав меня русским именем. Она, стоя ко мне спиной, наливала кофе. Шелковый китайский халат прохладно охватывал ее округлости. Она отхлебнула кофе из чашки и повернулась. Я встретил ее спокойный взгляд, без тени испуга и смущения. Возможно, сначала, пока я управлялся с Тайлером, мне и хотелось порвать ее на части. Но чувство первичной мести я уже утолил. А любовь к этой странной женщине никуда не исчезла.

— Зачем? — только и смог я выговорить, глядя на то, как она пьет кофе. — Зачем?

Я повторил свой бессмысленный вопрос еще много раз.

— Энди, ну разве это важно? Это произошло со мной, с тобой, с Тайлером. Сейчас он приедет к отцу и все доложит. И тогда тебе конец. Или поступит проще. Возьмет своих головорезов и вернется с ними в мой дом.

Маргарет, как всегда, была права. Чарльз Тайлер-мл. возглавлял антитеррористическое подразделение, подчинявшееся непосредственно администрации президента. Преторианскую гвардию своего отца. Чак умчался на моей машине. Когда я подъезжал к дому Маргарет, я не видел поблизости никакого другого автомобиля. Это говорило о том, что сын президента отпустил своего водителя. Вряд ли надолго. Сейчас они встретятся на дороге. Значит, для того, чтобы вызвать сюда свой спецназ, парню понадобится совсем немного времени. Не нужно ехать к папе. Можно воспользоваться телефоном, который наверняка имелся в служебной машине. Вероятнее всего, Тайлер уже сделал звонок и наябедничал обо мне, кому следует. Но почему я думаю обо всем этом? По всем законам жанра мне должно быть абсолютно все равно, что случится со мной в ближайшее время, как, впрочем, и в отдаленном будущем. Любой на моем месте, потеряв разум от ревности, стал бы крушить мебель, посуду и предметы роскоши. А я все же думаю о спасении своей шкуры. Да, я собирался кое-что разбить в этом доме, даже приметил ближайшую ко мне тяжелую пепельницу, чтобы метнуть ее в жидкокристаллическое лицо Кристиан Аманпур. Я не имел ничего против Аманпур лично, скорее, я был против телевизора, в котором она появилась в тот самый момент, когда Маргарет предавала нашу любовь. «А, возможно, и продавала,» — мелькнула у меня мысль. Наверное, я заслужил это, потому что и сам часто предавал и продавал многих. Ее, в том числе. По крайней мере, мысленно. Вот хотя бы сейчас, после сцены с Чарли, я думал о том, что угрожало, в первую очередь, мне, а не ей. А она, как всегда, была спокойна, словно ничего не произошло и ничего уже не произойдет. Она улыбнулась мне. «Ну, разбей здесь что-нибудь, если хочешь,»— означала ее улыбка. Я рухнул на мягкий диван.