Экзамен первокурсницы
Шрифт:
«Я не хочу быть собой».
Хотя некоторые историки ратовали за иную трактовку, например: «Не могу быть собой». Жрицы предлагали еще как минимум три варианта перевода. Правду знали Муньеры. Но они все мертвы.
Я вертела головой, рассматривая сливающиеся слова. На каждой стене были вытесаны, а может и выплавлены краткие надписи. Всегда разные и всегда одинаковые. Девизы родов, которые уже мало кто чтит и мало кто произносит вслух.
Вот тот, наверняка, принадлежит Альвонам, не зря герцогиня не сводит
– Я буду блистать.
– Смелее, молодой человек, – обратился государь к Крису.
Оуэн замер напротив одной из стен с поднятой рукой, словно никак не мог решиться.
– Даже если у вашего отца есть осколок, он ничего не узнает. Одна из особенностей этого места. Все что происходит в зале стихий – остается в зале стихий.
– Благодарю, милорд, – Крис опустил руку, так и не коснувшись минерала.
– Милорд, а правду говорят, что находиться в этом зле можно лишь в вашем присутствии, иначе сила вырвется из-под контроля и убьет носителя? – спросила Дженнет.
– Хотите, я выйду, и мы проверим это утверждение? – князь впервые рассмеялся. – Нет? Жаль, хоть что-то интересное за все утро.
– Ну что вы тушуетесь, барон? – спросил Этьен, на скулах Оуэна заходили желваки. – Или боитесь, что дорогая мамочка бегала из супружеской постели на сеновал к конюху, и зал стихий останется равнодушным к вашему прикосновению? Происхождением надо гордиться. – И с этими словами южанин сильно хлопнул барона по плечу, по сути толкнул, вынуждая того, опереться на стену, чтобы сохранить равновесие.
Стены снова вспыхнули ослепительно белым молочным туманом, Белый – цвет песка, что лежит на пляжах, западных провинций, белый – цвет тумана, что укрывает виноградники в низинах, белый – цвет оперения ночной охотницы совы.
Нас ослепило белое сияние. Что бы там не говорил Этьен, в Крисе текла кровь Оуэнов.
Спустя миг режущая глаза белизна отступила, перекрасив гостиную в цвет молока. Эти стены, как и выломанные из них камни, откликались на силу крови. Силу крови десятерых, что когда-то принесли здесь вассальную клятву. Откликался весь зал, каждая из стен, как часть единого целого. Белый – цвет Оуэнов, алый – цвет Астеров.
Над головой барона тоже была надпись:
«Я вижу в темноте»
Во всяком случае, это должна быть она, потому что витиеватые буквы старого языка были знакомы мне весьма смутно.
– Вы забываетесь, мистер Корт, – процедил Крис, хватаясь за рапиру и… встретившись взглядом с князем, нехотя разжал руку.
– Правильное решение, молодой человек. Род Оуэнов меня не разочаровал, – сказал государь.
Южанин оскалился, но промолчал. Оскорбление было тонким, и его нанес человек, которого вряд ли можно вызвать на дуэль, или подкараулить за замком Ордена.
Дверь в зал открылась, и один из
– Солнце встало двадцать три минуты назад, дирижабль Академикума заходит на посадку.
Мы переглянулись. Не знаю, как остальные, а я почувствовала, облегчение.
– Ну что, кто-то хочет остаться в Запретном городе? – в голосе князя слышалась ирония.
– Милорду стоит только приказать, – склонила голову герцогиня.
Я могла бы поклясться, что затворник закатил глаза, хотя из-за маски не была в этом уверена. Слишком уж неподобающе это государю.
– Убирайтесь отсюда, – скомандовал он.
И мы убрались. Этьен выскочил из дверей первым, за ним вышел Крис. Герцогиня, сделав еще пару приседаний, исчезла в коридоре. Я уже переступила порог, когда меня догнал тихий но отчетливый приказ:
– Задержитесь, леди Астер.
Всего три слова, чья тяжесть легла мне на плечи. Я обернулась. Дворецкий стоял у кофейного столика и демонстративно смотрел в сторону, лакей невозмутимо держал дверь открытой, а ко мне направлялся князь.
– Покажите руку, – потребовал он. Насмешливость еще минуту назад присутствовавшая в его голосе исчезла.
Я подняла ладонь, молясь богиням, чтобы она не дрожала. Но девы остались глухи, кисть ходила ходуном, совсем тот раз, когда я впервые осознанно собрала зерна изменений. Государь коснулся моих пальцев, заставляя разжать кулак. Боль легкой птицей пробежалась по суставам и свила гнездо в центре ладони.
– Хм… – он дотронулся до припухшей кожи, и на ней тот час проступили три яркие точки. – Значит, мне не показалось. Обещание богиням? Когда вы успели?
– Сразу после праздника Рождения Дев.
– И чего наобещали?
– Милорд, я не думаю… не могу…
– Не хотите говорить, не говорите. Вы собираетесь выполнить обет? – он посмотрел мне в лицо, а я поразилась, какими светлыми стали его глаза, почти прозрачными.
– А как иначе? Все будет, как прикажут Девы, – я опустила взгляд.
– Что-то не слышу в вашем голосе энтузиазма. – Он накрыл мою руку своей.
Интимный жест, неприличный. На воспаленную кожу тут же опустилась прохлада, и я выдохнула от облегчения. А потом едва не закричала, судорожно вырвав ладонь из его руки.
– Милорд, что вы делаете? Так нельзя, эта магия запрещена! За это отлучают от силы и надевают рабский ошейник! – я попятилась, с ужасом глядя на затворника. Князь нарушил завет богинь? Невозможно! Может, я еще сплю, и это кошмар?
– Кому? Вам? Или мне? – Кажется, вопрос его даже развеселил. – Не переживайте, леди Астер, все, что происходит в зале стихий – остается в зале стихий. Если конечно вы не сдадите меня совету Академикума?
– Не… Нет.
– Жаль, – снова разочарование в голосе, – Это было бы забавно.