Экзамены
Шрифт:
— Витя! — И снова повернулся к Карнаухову. — Ты с теплохода, что ли? — спросил он.
— Ну да, оттуда. Там теплоход наш стоит.
— Вот, кроме вас, здесь никого и не было. А сети нашей нет. — И снова мужик позвал: — Витек, иди скорей сюда!
— И нашей нет, — разведя руками, сказал Карнаухов.
— Что ты заладил: ваша, наша… Это вы украли сетку, больше некому. Витек, давай сюда!
— Да я только что, ну вот двадцать минут назад, ходил, смотрел — нет нашей сетки. И вашей не было, — уже понимая, к чему клонил этот зловещий мужик, твердил Карнаухов. Он чувствовал, что у него вроде бы расстроился
— Таких гадов мы топим, — как о тяжелой необходимости сообщил мужик. — Где сетки спрятал… показывай! Или уже на теплоход увезли?.. Витек, где ты там застрял?
— Да какие сетки! — лепетал Карнаухов. — Я же говорю, у нас ельцовка… И никаких следов на песке. Наверное, на веслах подошли, пока буря… Пошел посмотреть на вашу, а ее тоже нет…
Затрещал кустарник, и вышел мужчина, показавшийся Карнаухову очень толстым, круглолицый, бритый, с узкими темными глазами. У Карнаухова малость отлегло на душе: этот не выглядел таким страшным и беспощадным.
— Ты чего звал? — спросил он.
Карнаухов понял, почему второй казался таким неестественно толстым — на нем был спасательный жилет.
— А вот… этот сетку нашу украл.
— Этот? — Мужик в спасательном жилете взглянул на Карнаухова и тут же отвел взгляд. — А может, не он?
— Да он, кто же еще! Он и его ребята.
— Черт их знает, — неуверенно проговорил Жилет. — Тут вообще-то много народа бывает.
— Не брали мы вашу сетку! — воскликнул Карнаухов. — Я же говорю: и нашей ельцовки нету! А она вон там стояла, вы же видели!
— Верно, стояла, я помню… Ну вот. А говоришь — они.
Первый, презрительно глянув на товарища, поддел сапогом пустую консервную банку, отбросил ее далеко в кусты и, ни слова не говоря, пошел. Жилет поспешил за ним, на ходу обернулся, с любопытством оглядел Карнаухова и, прибавив шагу, поравнялся с приятелем.
Костер между тем разгорелся. Уютно потрескивали ветки, разлетались в стороны угольки. Надо было еще подтащить дровишек, но даже в ближние кусты отойти было жутко Карнаухову.
Сидел он, оцепеневший, не отрывая взгляда от костра, и думал о Лехе. Зачем Леха бросил его? Ведь он так верил в дружеское бескорыстие Бурнина, считал его самым близким человеком!
Мать Карнаухова была малограмотной женщиной. Родившийся после четвертых девчонок, Генка рос человеком маленьким, несильным и не слишком умным.
Город незаметно подобрался к их деревне, и в школьные годы Генку втянула мальчишечья ватага с окраинных улиц. Он не умел проявлять свою волю и, наделенный прозвищем Дяревня, послушно следовал чужому уставу, делал все, что заставляли делать более сильные и сообразительные, только бы его не били и не прогоняли. Армия спасла Генку от многих бед. После демобилизации он не вернулся домой, а вместе с армейскими товарищами поехал строить новую жизнь в Восточной Сибири. Но у его спутников были подходящие для стройки специальности: шофер, бетонщик, бульдозерист. Генка же до армии работал в литейном цехе формовщиком. Пока он переучивался на крановщика, его как-то отнесло от армейских друзей. Двое из них женились, третий поступил на вечернее
После курсов Генка надеялся попасть на одну из всесоюзных ударных строек в Среднереченске, но его направили в порт.
Однако беда все же добралась до него. Оборвался трос козлового крана, и рухнувшей бетонной формой чуть не придавило стропальщика. Скандал был огромным, и Генку выгнали из крановщиков.
Когда Генка рассказал Лехе Бурнину про вдруг лопнувший трос и упавшую плиту, Бурнин сразу нашел выход из положения. «У нас в речном отряде людей не хватает, туда всех берут. Давай к нам, на «Ласточку», матросом!» Вот так Генка стал мотористом теплохода «Ласточка».
Капитан теплохода Генке понравился. В Кирилле Дорофееве не было той суровой властности, которой Генка всегда боялся. Дорофеев был его сверстником, с командой держался запросто, а если и психовал, то горячо, нелепо и быстро отходил, даже извинялся за грубость. Но все же Дорофеев был капитаном, то есть начальником, и в друзья ему, понятно, не годился.
Совсем другим человеком был Ведерников. Его замкнутость, подчеркнутая серьезность отпугивали Генку. Услышав, что Ведерников скоро станет капитаном вместо Дорофеева, Генка огорчился… Не было у него особого контакта и с коком. Женя Уздечкин казался Генке человеком хитроватым, себе на уме. Поэтому он тянулся к Бурнину и по привычке, выработавшейся еще в детстве, безропотно ему подчинялся.
Страх угнетает, но голод способен пересилить страх. С утра Карнаухов ничего не ел, полушубок на нем был совершенно мокрым, но погода уже наладилась, и поэтому надо было жить дальше. Он натаскал хвороста, взбудоражил огонь, повесил сушиться полушубок и решил наловить рыбы хотя бы удочками. Все остальное у него было: кастрюля, соль, перец, лавровый лист, картошка.
В кустах Карнаухов накопал червей, зарядил все три удочки и разложил на подпорках самодельные ореховые удилища. Белые поплавки точно впаялись в гладкую как зеркало воду в протоке.
Вдруг он услышал далекий, слабый голос:
— Ге-енка!
Померещилось? Но вот опять издалека, со стороны стрежневого течения реки послышалось:
— Ге-ен! Пескарь!
Теперь Карнаухов узнал голос: это же Дорофеев звал. Капитан!
Карнаухов бросил удочки и через кусты, напролом, кинулся к берегу. На пляже, с которого в бурю отправляли ребятишек, он увидел причаленную «казанку» и своего капитана — в закатанных по колено брюках, в черной с коричневыми полосами дорогой рубашке, по обыкновению застегнутой только на самые нижние пуговицы, всклокоченного. Склонив набок голову, капитан торопливо шел по сырому песку. Таким понятным, добрым, близким показался Дорофеев в эту минуту Генке Карнаухову, что даже слезы выступили на глазах.
— Ну, живой еще, бродяга? — спросил капитан. — Жрать небось хочешь, речной черт! Ну вот, пожуй пока… — Дорофеев вынул из кармана завернутые в салфетки два испеченных в масле пирожка.
Карнаухов ел пирожки, поленившись хорошенько очистить их от лоскутков раскисшей бумажной салфетки, и торопливо рассказывал капитану о пропаже сетки, о том, как двое гадов обещали его утопить, и что на удочки не ловится, иначе бы он ухи наварил… костер-то у него вовсю горит!
— А Леха, значит, починил все-таки лодку? — спросил он у капитана.