Экзамены
Шрифт:
Тут снизу, из кубрика, выглянул Уздечкин.
— Леха, борщ остыл уже!
Бурнин спустился по крутому трапу в кубрик, где вокруг стола тесно сидели Ведерников, Карнаухов и кок. Неторопливыми движениями (эта неторопливость еще больше распалила Бурнина) Ведерников ел перловую кашу с тушенкой.
Но Бурнин все-таки сдержался. Только выразился вслух, ни на кого не глядя, насчет все того же очка, которое, известное дело, не железное. Никто на его речь не откликнулся, и Бурнин решил далее не развивать свою мысль.
И вот «Ласточка» приближалась к причалу села Рогова, и в ее честь из алюминиевого
На «Соколе» вся команда была в сборе. Подошли ребята с других теплоходов. Все знакомые, все точно родные! И сразу смешались: с «Ласточки» перешли на «Сокол», на стоявшие за ним «Альбатрос» и «Чайку», с «Сокола» пришли на «Ласточку». Всюду разговоры, расспросы, шутки, смех. В одном месте толковали между собой капитаны, в другом — механики. На палубе «Альбатроса» травили мотористы. У коков компания была смешанной: на «Альбатросе» кашеварила Ленка Мухина, жена капитана, на «Чайке» бедовая Лариса Лущенко по прозвищу Не жалей посуду. Прибилась сюда и Маргарита Чеченкова.
Уж чего-чего, а рассказов о приключениях у речников всегда избыток. На правах гостей главными рассказчиками были ребята с «Ласточки», и всюду слышно было про поселок Временный, про похождения Пескаря на необитаемом острове.
— Ну а вы тут рыбачите? — спрашивали с «Ласточки».
— Когда время есть, рыбачим малость, — отвечали прикомандированные к далекому селу речники.
— Хоть бы ухой угостили!
— А вот и угостим! Уж давно готова, вас дожидались. Это ведь вы глухонемые, а у нас рация. Из Временного дали знать, что «Ласточка» в пути.
— Хорошо живете, полундры!
— Не жалуемся, хотя и есть на что. Ушица-то, между прочим, остывает!
— В самом деле сварили? — не верил Карнаухов.
— А что, запаха не чуешь? Ну, Пескарь, плохой ты, выходит, рыбак!
Прием по случаю прибытия гостей решили провести на борту «Альбатроса», где кубрик был самым просторным. Но все равно ужинали в две очереди, всех сразу кубрик не вмещал. Вначале усадили с «Ласточки».
— А где же ваш Леха? — спросил Мухин, капитан «Альбатроса».
— Ему врач не прописал уху, — с загадочной усмешкой сообщил Дорофеев.
— Неужто заболел?
— Да вроде того…
Перед уходом на «Альбатрос» Дорофеев мягко, тихо посоветовал Бурнину: «Тебе, Леха, идти туда не надо. Ребята нас от чистого сердца пригласили, как порядочных. И водки там, между прочим, не будет!»
У Бурнина сами собой сжались кулаки, все мускулы наполнились трепетным жаром. Но сдержался он, вспомнив, что Кирилл Дорофеев не просто щуплого сложения парнишка двадцати шести лет, со щеточкой усов над верхней губой. В голосе Дорофеева прозвучала уверенность капитана, и это Бурнин ясно почувствовал. А если говорил капитан — значит, от имени всей команды. И такой поворот событий, непонятный, неожиданный, ошеломил Бурнина куда сильнее, чем затрещина.
Была уже ночь, светлая, кишевшая комарами северная ночь. Круто взбиравшейся по склону дорогой Бурнин вышел на главную улицу села Рогова и побрел, озираясь на дома.
Кажется, впервые в жизни он переживал что-то вроде обиды. Это новое, странное чувство как бы раскололо его душу. Но заполнялась трещина привычной яростью.
«Нашли чем уесть! —
Но и в ярости он все же понял, что его парашютные прыжки в данном случае как-то ни к чему.
«Да я этих хариусов столько съел, сколько им и не снилось! И вообще у меня от них изжога!»
Три четверти желудка оставил военный хирург Лехе Бурнину. И хоть никому Леха не жаловался, но иногда, когда чувствовал боль под ложечкой, побаивался будущего, мрачно думал о возможной смерти и сознавал полную бессмысленность своей удалой жизни. От незнания, что предпринять и куда устремиться, Леха терял контроль над собой.
Жалость к самому себе утешает и силачей. Утешившаяся Лехина душа позволила заговорить и рассудку. А тот стал доказывать, что Леха сам виноват во всем.
«Я виноват? — взвилось в Лехе упрямство. — А другие что, чистенькие? Этот осторожный пройдоха Ведерников, что ли, чистенький? Да трус он, и потому не водить ему теплоходы по Реке!»
За сухостью Ведерникова, его уверенностью в своей непогрешимости Лехе мерещился столь ненавистный ему дух казенщины, мертвящей официальности. Но разобраться в своих чувствах Леха не умел — он просто ненавидел Ведерникова и потому сознательно, а в основном бессознательно старался его запугать.
Что же касается экипажа, то Леха считал: работа — это не армейская служба, отношения должны быть простыми. Примерно как в компании своих в доску парней. Хорошо бы, если б все на «Ласточке» были вроде Карнаухова. И он смог бы подобрать таких, если бы был капитаном. Но в то же время Леха боялся ответственности за баржи, зная, как велика на Реке вероятность аварии. Вот и терзался он приниженным положением рядового, виноватого и тайным своим страхом ответственности.
Он прошел все село из конца в конец — мимо огромной плахи из листвяка для гнутья санных полозьев, мимо серебряно-серых с некрашеными бревенчатыми стенами домов, мимо палисадов, в каждом из которых стояло цветущее рябиновое деревце, мимо закрытого магазина и сельсовета с флагом на крыше и доской показателей соревнования доярок. Вдруг до него дошло, что он не встретил в селе ни одного человека, не заметил в окнах ни одного огня. Об этом Бурнин подумал, когда расслышал вдалеке звуки гармони и поющие девичьи голоса. Он пошел на эти голоса, свернув в переулок, и увидел шедших навстречу мальчишек лет пятнадцати-шестнадцати. Средний растягивал мехи гармошки, и все трое дружными высокими голосами тянули старинную песню:
Не вейтеся, чайки, над морем, Вам некуда, бедным, присесть. Летите в долину Сибири, Снесите печальную весть…Дальше в песне рассказывалось про окруженный врагами партизанский отряд. Патроны у партизан на исходе, помощи ждать неоткуда, но партизаны решили лучше погибнуть, чем сдаться врагам.
Бурнин забыл про все свои огорчения и смотрел на приближавшихся певцов изумленными глазами.
Мальчишки допели песню, гармонист, в сером, из домашней шерсти свитере, сжал мехи гармошки, и все трое хором поздоровались с Бурниным.