Экзорцист Семьи Ноя

Tesiya

И сегодня Аллена разбудили, разворочали и объяснили, что через пару часов надо будет начинать: гости на острове даже отбили первую атаку и успели чем-то там заинтересовать Графа. Кажется, чья-то чистая сила нехарактерно себя проявила. А так на расстоянии ведь и не поймёшь, имеет она отношение к Сердцу или же нет.

Так что на острове творилось что-то действительно занимательное, а Аллен не знал, как поднять голову так, чтобы из глаз от боли искры не посыпались. Через некоторое время боль слегка утихла, и сейчас он мог сидеть за инструментом, готовый работать.

Чем, собственно,

и занялся.

Работа заняла почти пятьдесят минут. Дрожащие руки, сбивающие темп, отстающий мозг, внезапно вмешивающийся кашель, — всё рушило его идеальные планы. Хорошо хоть Роад была терпелива и ждала, как и было ей сказано. А то спугнула бы Неа, и Аллен точно опоздал на всё, что можно.

Нет, конечно, они начинали всё это так, чтобы время было с запасом, но…

— Я чувствую себя полным ничтожеством, — наконец-то завершая работу, Аллен уронил голову прямо на клавиши, и фортепьяно взорвалось недовольным воплем. Потирая уши и поднимая голову, Аллен столкнулся взглядом со стоящим в дверях Тики. Логично, при нём Неа не исчезал, так что послать его проведать больного было мудрым решением.

— И я закончил, — произнёс Аллен.

Тики как-то очень скоро и незаметно оказался рядом, со вздохом подталкивая юношу, помогая встать.

— Давай, ничтожество, если ты уснёшь здесь, потом будешь чувствовать себя ещё хуже.

Аллен застонал в голос, с трудом поднимаясь. Тики неплохо так его поддерживал и сопроводил до самого дивана, рухнув на который, мальчик блаженно застонал.

— Навевает воспоминания о времени, когда ты был ещё совсем ребёнком.

Аллен наблюдал за мужчиной сквозь полуопущенные ресницы; тот отправился в угол комнаты за одеялом, и Аллен ощущал большую благодарность ему за это. И в то же время нашёл силы улыбнуться и произнести:

— Ты меня в то время ещё не знал.

Тики запнулся на полпути, затем осознал, что именно ему сказали, и рассмеялся, накрывая мальчика одеялом. Затем прошёл к столу, где были оставлены лекарства для мальчика. Аллен же зарылся в одеяло почти по самую макушку. Нет, определённо он чувствовал себя в разы лучше, чем раньше. Сейчас ему не было так уж плохо, но в то же время ходить, жить, заниматься делами было ещё слишком сложно. А вот лежать вот так и заниматься чем-то неважным — пожалуйста. Он, может, даже уснуть не сумеет – шутка ли, спать столько времени!

Вот только стоило выпить лекарство, заползти в одеяло поглубже, мельком услышать комментарий от всё это время молчавшего Музыканта, задуматься, о чём это он, и.. уснуть.

Да, Аллен почти сразу же уснул, вопреки всем своим предыдущим размышлениям.

И проснулся в привычном зеркальном коридоре, наполненном музыкой. Он знал, стоит пройти пару десятком метров, и он выйдет в зал, подобный комнате управления, и за стеклом будет тень, с которой можно будет поболтать.

И было ещё кое-что.

— Я обожаю эти сны! — заорал он во всё горло и расхохотался.

Да, во сне он был абсолютно здоров, не отягчен муками бедного тела и быстро поскакал на звуки музыки, дабы увидеть своего старого знакомого.

— Привет, — останавливаясь у стекла, отделяющего комнату Музыканта от пространства, что занимал он, поздоровался

юноша, сейчас куда больше напоминающий вздорного мальчишку.

— Привет, — Неа был вынужден прерваться, ибо можно было либо говорить, либо играть на кларнете. И кларнет, определённо, был любимым духовым инструментом Неа; гораздо реже Четырнадцатого можно было увидеть с флейтой, фаготом или ещё чем-то более экзотичным. — Не думал, что ты придёшь так скоро.

— Да я заснул сразу же.

— Это не значит, что ты должен был сразу же попасть сюда. Ты и не попал сразу, часа полтора прошло, но это быстро. Я думал, ты так не успеешь спуститься ко мне в сон, что-нибудь случится. — Музыкант, сейчас больше видимый как тень, неопределённо махнул рукой. — Ты там кричал что-то?

— А, — Аллен почти покраснел, — немного рад, что здесь я здоров.

— Это было бы печально, если бы даже сюда добиралась болезнь, — пожал плечами Четырнадцатый. — В конце концов, я ведь и вовсе мёртв. Уже через неделю ты и в реальном мире полностью забудешь про болезнь.

— Будто ты сам часто болел!

— Было дело. У меня когда температура была высокая, я лежать нормально и сбивать её не мог. Я бродил всюду и говорил. Заткнуть меня было невозможно. Говорят, нёс чушь несусветную, какую и пьяным не нёс никогда. А потом вообще петь начал полный бред. Вроде того, что все умрут, будут сожраны этой бесконечной вселенной. Но это было душевно и глубокомысленно. То есть мне так сказали, я сам очень смутно помню.

— И как же в итоге тебя уложили?

— А никак. Я сам сознание потерял, а до этого пинался и сопротивлялся. Болел-то я не так просто, а уже год как будучи Ноем, вот в чём главная фишка, так что поймать и уложить меня было не так уж просто!

— Нои могут болеть?

— Да. Но это редкое и страшное зрелище.

— Не понимаю, чего в этом такого уж страшного: поющий, не замолкающий ты. По-моему, очень даже ничего. Я могу каждую ночь на это любоваться. Если мне вдруг спать больше не понадобится. — Аллен вышагивал по комнате, энергично размахивая руками. — А у меня всё равно подозрительно болезнь эта совпала со всеми главными событиями! Это всё слишком уж не вовремя, понимаешь.

— Не обращай внимания. Это всемирный закон подлости, — Музыкант сладко потянулся, зевая во всю глотку. — И смотри как тебе везёт: ты можешь отсидеться, пока болеешь, здесь. А у других такой возможности нет.

— Другие сейчас и не болеют, должно быть.

— Тьфу ты! Только жаловаться и умеешь, — Неа фыркнул от возмущения. — Кому-то и похуже, чем тебе, во много раз. Так что давай без бесполезных сравнений. Тебе Мана никогда не говорил подобного?

Аллен нахмурился, удивляясь неожиданной смене темы. То есть упоминанию Маны.

— Может быть, если хорошенько покопаться в памяти.

— Потому что это его слова, — Неа кивнул. — Вот уж что-что, а воспитывать он умел, зануда.

Несмотря на обидное слово, Музыкант произносил фразу с явной любовью. И Аллен, с одной стороны, почувствовал расцветающее в груди тепло от нахождения рядом с другим человеком, что так же любил его отца, но так же в нём зарождалась старая обида, словно его любят лишь за Ману.