Экзорцист Семьи Ноя
Шрифт:
— Ты ещё чай не пробовал, — улыбнулся снисходительно Аллен.
— Ты бы видел, как я впервые воду пытался пить, — рассмеялся Неа. — Половину пролил мимо, едва не захлебнулся и потом ещё минут двадцать отходил. Это я только ходить сразу как-то начал. Хотя ощущения от перемещения в теле и зазеркалье всё равно разные, но схожие. А пить и есть – это трудно.
— А я уж подумал, ты медитируешь, — вместо нормальной еды, Аллен предпочёл загрести себе парочку пирожных, наблюдая, как чахнет над дымящимся гарниром Неа. А теперь оказалось, он ещё
Всё сильнее хотелось хихикать.
Неа смерил Аллена злым взглядом, шуточно пригрозил пальцем.
Уолкер едва не сполз под стол от хохота.
— О Граф! И это… это тот самый… это самый злобный и ужасный…
— Предатель и убийца – Четырнадцатый Ной. Ага. Слухи всегда преувеличивают, и звучат они красивей, чем реальность. А в реальности я так же, как все, ем и… кхм... Хотя в последние годы жизни, стоит признать…
Неа стал серьёзнее и печальней. Вспомнил, должно быть, что-то такое, что лучше бы и не вспоминать, но всё равно нужно помнить. Обидно, страшно и непонятно. Аллен ненавидел такого рода воспоминания, не зная, как поступить с ними. Но, кажется, за годы жизни в отражении Неа Кемпбелл научился по крайней мере смирению.
Или нет?
Аллен всё ещё задавался вопросом о его экспериментах.
— Я не желаю повторять ошибки прошлого. Слишком дорого они стоят, — мотнул головой Ной, вонзая вилку в картофель. — Сейчас я опять опаздываю.
— Ты об Алме?
— Да.
Аллен тяжело вздохнул. Признаться, ему понравилось наблюдать за работой Вайзли и помогать ему. Как оказалось, Уолкер весьма недурно справлялся с подобного рода работой, имеющей специфический магический уклон. Его интересовало, чем всё закончится, и он переживал о судьбе оставленного ими юноши.
Но в тот раз…
— Это правда, что мы не могли забрать его?
— Да. К сожалению, это так. Я должен… позвать его. Призвать. Но сейчас не способен даже нос высунуть за дверь.
— Ко мне ты его высунул куда дальше.
Но Ной вновь нахмурился, вспоминая о том, где и как нашёл Аллена.
— Может, наконец, попробуешь? Или так страшно?
Неа мотнул головой, нанизывая на вилку картофель и отправляя в рот. Аллен пристально наблюдал, и даже обычный человек, не имеющий никаких проблем с жеванием, определённо подавился бы под таким давлением. Но Четырнадцатый не был человеком. Спокойно прожевал, проглотил, опустил взгляд обратно к тарелке, усиленно размышляя над чем-то.
— И как?
Ной не ответил. Неожиданно решив, что еда в данный момент привлекает его больше всякой беседы. Ел он молча, обстоятельно, не отвлекаясь на Аллена и ничуть не смущаясь его усмешки и внимания. Кажется, Неа оставался невозмутимым на протяжении всего их обеда, что порядочно затянулся и без всяких разговоров. А Уолкер раньше думал, будто именно застольные речи так растягивают семейные ужины. Ан нет. Можно просто долго питаться, смакуя каждый кусочек, будто глоток коллекционного
И даже закончив есть, Неа всё ещё сидел некоторое время, задумчиво сложив голову на бок и призрачно улыбаясь. И лишь в один момент его улыбка стала удивительно широкой.
— Что случилось?
— Я так отвык от еды, что она кажется мне восхитительной. И запахи! Знаешь, там я мог подделывать их – но тоже ни в какое сравнения не шло с настоящим, человеческим обонянием! Лучше всего сохранились слух и зрение, а… тактильная чувствительность? Она в реальности определённо обострилась. Что-то мне было совершенно не доступно там, где я находился. Я вроде брал объекты в руки и знал, что это. Ощущение подобного рода приходило больше от моего сознания. Я видел, что держу, ожидал чего-то, и мои воспоминания из настоящей жизни помогали заполнить пробелы.
— Подозреваю, в ближайшие дни ты ещё узнаешь, что такое боль, и не обрадуешься, — намекнул на Майтру Аллен.
— Боюсь, таким образом я стану мазохистом! — расхохотался Ной в голос, тут же загораясь очередной интересной идеей и понимая всё по-своему. — Честное слово!
Он схватил нож и молниеносным, едва заметным движением рассёк кожу ладони. Подскочивший Аллен замер с широко распахнутым ртом, зрачки Неа расширились, безумная улыбка не сходила с губ. Затем он обратил блестящие глаза к Аллену.
— Ты видишь, да?
«Вижу что?» – почему-то захотелось заорать Аллену. Даже если Неа резал внешнюю сторону ладони, всё равно резаные руки как-то слишком ассоциировались с резаными венами и самоубийством. Хотя, казалось бы, что, велика потеря? Одна несчастная царапина! Пусть и нанесённая самому себе.
Потому Аллен закусил губу и задумался, перед тем как ответить.
— Ты порезал себя! — не зная, на что смотреть — на набухающие тёмные капли или безумие в глазах Ноя, воскликнул Аллен.
— И оно затянется без следа через полчаса!
— Да. Ты же Ной. И снова себя порежешь? — юноша сложил руки на груди, не принимая подобного поведения всей душой.
— Не знаю. Но представь, что не чувствовал боли годами, а тут получил возможность; разве не захочешь проверить?
— Боль – часть защитного механизма, сигнал о том, что не всё в порядке! А ты… Она не должна нравиться, это не правильно! Одно дело— простая проверка, и совершенно другое – твои улыбочки маньяка здесь и сейчас! Ещё немного, и мне придётся бежать за ладаном и святой водой!
— Есть такая боль, что нравится многим, — фыркнул Неа, едва сдерживая новый приступ смеха. — Для всех можно найти…
Аллен плюхнулся обратно на диван, всё ещё выражая протест всем видом. Он обнял согнутые в коленях ноги и как-то весь подобрался, вжался у дальний угол, подозрительно наблюдая за Неа.
— Знаю. Я рос с Узами.
— Угу. Насчёт твоей посвященности я тоже в курсе, — снова подрастеряв веселье, отметил Ной. Ему явно не нравилась история с Тики. Но Аллен не хотел обсуждать её сейчас.