Эль-Джазаир должен быть разрушен
Шрифт:
Гар всё больше замыкался в себе, и Кора его понимала. Слишком много стоит на кону — честь, репутация, дело всей жизни. Он подбадривал помощников, воодушевлял солдат, но оставшись один, выпускал тревогу наружу. Кора единственная видела его слабость. И Гар старался избегать её общества.
Она хотела помочь и стала усиленно рисовать. Гар лишь посмеивался — будто невзначай его сапог цеплял рисунок, всегда стирая самую красивую часть. Кора расстраивалась, но терпела. Пусть злится, рисунок всё равно принесёт удачу. Вот только картинки не оживали.
Гар готовился штурмовать город
В день перед бурей он собрал основную часть войска и повёл на подступы к кораблям, выбрал обходной путь, подальше от города. И позаботился, чтобы дозорные бастиона успели заметить манёвр. Узнав об этом, султан неминуемо бросит основные войска на защиту подступов с моря. А Гар вернётся под утро и атакует город с суши. Акоста с оставшимися солдатами прикроет тыл…
Когда прощались, Гар не смотрел ей в глаза. Только крепко — до боли — сжал в объятиях. Жёсткие волосы кольнули щеку. Такой знакомый запах пороха и войны — и такой чужой человек.
Эль-Джазаир смывает морем.
Эль-Джазаир сгорает в огне.
Эль-Джазаир равняют с землёй пушечные ядра.
Город сносит буря.
Всевышний шлёт Эль-Джазаиру смерть.
Бесполезно. Картинки тускнели и исчезали.
Кора не заметила, как стемнело. Просто почему-то стало неудобно рисовать. Уголёк давно стерся, она дорисовывала пальцем, пока не сбила его в кровь. Когда перестала видеть свои руки, начала представлять картинки в воздухе.
Тело бил озноб. Она устала. Она не знает, что делать. Ей страшно. Кора всхлипнула.
Она слишком ненавидела Эль-Джазаир. Она слишком хотела помочь Гару. И слишком боялась, что не получится. Так и вышло. Она только подвергла Гара лишнему риску и подставила под удар голову Акосты.
Наверняка Акоста уже заметил пропажу. Кора впервые пожалела, что он далеко. Иво Акоста, разгильдяй капитан, всегда помогал ей. Оказывался рядом, когда было совсем невмоготу. Старался рассмешить. И эта улыбка — будто он не убивал, никого не терял и не тянулся через всю шею шрам, будто в его жизни нет преград и никогда не было. А Кора и слова доброго Иво не сказала. И, наверное, уже не скажет…
Она не может больше бороться. Кора легла на спину, уставилась в небо. Чужие звёзды. Она привыкла к другим.
Ночь давила темнотой, утекала драгоценными мгновениями в ссохшуюся красную землю. Тишину разрывали оклики — солдаты готовили Гару встречу.
Внизу, на первом этаже, беспокойно спит женщина, которая её спасла. Или не спит — сидит у детской кроватки, поправляет одеяло, запоминает каждую чёрточку родного лица.
Война не оставляет времени на прощания. И всё, что сейчас есть у Коры — это воспоминания.
Она идёт к ратуше, и вместе с другими зеваками задирает голову, ждёт. Большая стрелка дёрнется, укажет остриём в небо, часы пробьют новый час, и фигурки над циферблатом снова спляшут для
Валкенбергский парк — чинный, с яркими глазами клумб, фонтанами и прудами — раскинулся вокруг королевского замка. Кора заворожённо разглядывает замок, но к воротам не спешит, Гранатовая и Голубиная сторожевые башни слишком грозные, несмотря на свои мирные названия. Она заходит в Гротекерк, от звука органа по спине бегут мурашки. Кора чувствует себя песчинкой, но ей спокойно и надёжно. И всё же она больше любит беззаботный рынок. И старую липу на площади рядом, и нарядные стрельчатые окна пряничных домов, и бедных уродливых горгулий, что плюются с крыш дождевой водой…
Кора помогает маме управиться с выпечкой. Мама сосредоточенно месит тесто. Она очень красивая, и Кора мечтает вырасти такой же. Жалобно поёт дверь, скрипят ступеньки — отец поднимается к ним. Лицо уставшее после долгого дня службы. Отец улыбается Коре, ловит взгляд матери. И не может оторваться. Удивительно, как быстро оживает его лицо. Кора спохватывается — бросается к печи. Успела! Хлеб только зарумянился. Она тихо выходит.
Она не хотела ничего забывать. Она помнила каждую мелочь. Кора складывала из звёзд картинки прошлого. И картинки медленно оседали на Эль-Джазаир…
Забрезжил рассвет. Кора приподнялась на локте, села. Она опоздала. Сейчас Гар начнёт штурм и попадётся в ловушку. Сердце сжалось.
Гарнизон построился шеренгами под стенами, оставляя площадь свободной. Но прогремел взрыв — мина обрушила ворота, большую часть стены, разметала берберских солдат. Пока всё по плану.
Победный крик тысячи глоток потонул в звуках выстрелов. Сквозь клубы пыли Кора увидела блестящие шлемы, панцири кирас. Прорвались! Она обрадовалась, забыв о ловушке.
Берберы отступали в рассчитанном беспорядке, увлекая кирасиров всё ближе к замаскированным ямам. Вот-вот послышатся вопли, Гар потеряет людей.
Солдаты сходились лоб в лоб, мелькали жала сабель, хлестала кровь, пачкая белые кубики домов, блестящие кирасы, покрывая равным липким слоем и живых и мёртвых.
А с городом творилось неладное. Эль-Джазаир дрожал как отражение в неспокойной воде. Улицы неуловимо менялись. Пыльные площади, истёртые переулки щеголяли заплатами чистеньких булыжных мостовых, напомнивших родную Бреду.
Берберы дробили войско, заманивали солдат Гара в переулки, убегали через террасы крыш. Кирасиры постепенно теряли дух. Который раз пираты отбрасывали их к самым воротам, теснили прочь из города.
И тогда Кора увидела Гара. Закованный в медь всадник с развевающимся на ветру чёрным плюмажем. Таким она запомнила его с первой встречи.
Гар мчался сквозь пули, что-то кричал. Кора видела, как солдаты заряжаются его силой — разрозненные клочки армии вновь складывались в мощный механизм.