Элантрис
Шрифт:
– Жульничали, выдавали себя за женщину благородного происхождения, – продолжала Фрава, – проникли в Императорскую Галерею с воровскими намерениями, перевоссоздали свою душу и, напоследок, намеревались похитить Скипетр. Ты что, действительно полагала, что эту немудреную подделку символа всей нашей империи мы не отличим?
«И ведь не отличили, – подумала Шай, – если, конечно, Шуту удалось бежать с оригиналом!» Мысль о том, что сейчас в Галерее на месте Лунного Скипетра сияет, окруженная почетом, фальшивка, доставляла Шай превеликое удовольствие.
– И
– Узнаешь? Это из твоей комнаты в таверне, там мы ее и нашли. Подделка одной из самых знаменитых картин в империи. Оригинал находится в моей собственности. Наши мастера сразу распознали неопытную руку создателя. И неопытную – это еще мягко сказано!
Шай встретилась глазами с женщиной.
– Не расскажешь, зачем ты ее сделала? – спросила Фрава. – Хотела подменить ее и утащить оригинал прямо из моего кабинета в Галерее? Но тебе же нужен был Лунный Скипетр. Вопрос, зачем тебе картина, если ты и так планировали убежать со Скипетром? Что это? Жадность?
– Мой дядя Вон учил меня всегда иметь запасной план – на всякий случай, – сказала Шай. – А будет Скипетр в залах или нет, я не знала.
– Ах, вот как… – по-матерински сказала Фрава. Но в глазах было отвращение вперемешку с брезгливой снисходительностью. – Ты просила, чтобы в твоем деле участвовал арбитр. Преступники часто просят об этом… И мне почему-то захотелось откликнуться на эту просьбу. Интересно знать, зачем ты подделала картину. Неразумное дитя, неужели ты действительно надеялась, что тебя оправдают и отпустят? С такими-то грехами? Положение твое настолько плохо, что ты даже не представляешь. Наше милосердие не так велико, но…
Шай мельком взглянула на остальных арбитров, тех, что сидели у камина. Казалось, что им нет до нее никакого дела. Однако друг с другом они не разговаривали.
«Значит, слушают. Что-то происходит, – думала Шай, – что-то их беспокоит».
Гаотона неподвижно стоял рядом, слегка в сторонке. Лицо не выдавало никаких эмоций.
Фрава смотрела на Шай как недовольный родитель на дитя. Она специально сделала такую многозначительную паузу, чтобы девушка поверила. Поверила в свое освобождение! По их задумке, она теперь должна стать податливой, мягкой – и согласится на все – за свободу.
Значит, шанс действительно есть…
Все, пора брать дело в свои руки.
– Так что вам от меня нужно? – поинтересовалась Шай. – Давайте обсудим, что вы хотите мне предложить.
– Что?! – воскликнула Фрава. – Девочка, ты забыла, тебя вообще-то завтра казнят. Если нам что-то от тебя и нужно, то предложить мы можем тебе только твою жизнь!
– Моя жизнь – это моя жизнь, – ответила Шай, – и так будет все оставшееся мне время.
– Хватит! – перебила ее Фрава. – Ты сидишь в клетке, сделанной специально для таких, как ты. В ее стенах – тридцать разных пород.
– Сорок четыре на самом деле.
Гаотона в удивлении приподнял бровь.
«О, Ночи! Хоть в этом я не ошиблась!»
Шай взглянула на Гаотону.
– Вы
Фрава хотела было сказать что-то, приоткрыв рот в легкой улыбке.
– И да, я знаю, что позади камней есть еще металлические пластины из ралькалеста, который воссозданию не поддается, – продолжала Шай вслепую. – Стена – это так себе задачка, потянуть время, пока Воссоздатель ее решает. Понятно, что ваша клетка не из известняка и ему подобного материла, который отковырял и свободен, даже мучиться с воссозданием не надо. Стенки вы, конечно, сделали, но, чтобы уж наверняка, заблокировали выходы ралькалестом.
Фрава сжала губы.
– Правда… ралькалест тоже не идеален, – продолжила Шай, – металл слабый. Решетка наверху, конечно, крепкая – не выбраться, но пластины довольно хрупкие. Вы слышали что-нибудь об антраците?
Фрава нахмурилась.
– Это камень, который горит, – ответил Гаотона.
– А вы мне дали свечу, – произнесла Шай и нырнула рукой за пояс, за спину. Она швырнула на стол грубую деревяшку – печать души! – Я просто могла поработать со стеной, убедить камни, что они – антрациты. Не так уж это и трудно, зная, что пород в стене – сорок четыре. А горят антрациты хорошо, их жар растопил бы ваши пластины.
Шай резко метнулась на стул и села, откинувшись на спинку. Она слышала, как сзади тихо прорычал стражник. Фрава еще сильней сжала губы – в тончайшую линию и… промолчала.
Шай позволила себе расслабиться, глубоко вздохнула и тихо поблагодарила Неведомого Бога.
О, Ночи! Они верят ее болтовне! Она очень боялась, что окажись среди них хоть кто-то мало-мальски разбирающийся в воссоздании, и ее вранью тут же настал бы конец.
– Я хотела бежать этой ночью, – продолжила Шай, – подозреваю, что если вы обратились к такой еретичке, как я, то дело важное. Итак, еще раз, что у вас есть мне предложить?
– Я все еще могу казнить тебя, – сказала Фрава. – Прямо сейчас. Здесь.
– Но вы ведь не сделаете этого, так ведь?
Фрава стиснула зубы.
– Я же говорил, что она тот еще орешек, – обратился Гаотона к Фраве.
Шай уже заметила, что произвела на него впечатление. Но вот его глаза… В них будто было горе! Но горе ли? О, этого старика не так-то легко прочитать, он словно книга на языке свордиш.
Тем временем Фрава поманила кого-то пальцем. Появился слуга и вынес небольшую коробочку, замотанную в тряпку. Шай задержала дыхание.
Слуга отжал фиксаторы и открыл крышку. Внутренняя часть коробочки была обита тканью, а внутри – пять небольших выемок, туда можно класть печати души.
Печать представляла собой вытянутое каменное изделие размером с большой палец. Сверху лежала маленькая книга в кожаном переплете, вся затертая из-за постоянного использования. От нее шел слабый запах, такой родной для Шай…
Печати, лежавшие в коробке, не совсем простые. Знаки сущности! Сильнейшие среди всех печатей души.
Они работали непосредственно с личностью, могли на короткое время переписать характер человека, его биографию, его душу. Каждую печать требовалось индивидуально настраивать на конкретного человека. И все пять в коробке были настроены на Шай.