Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина
Шрифт:
В общем, Ельцин, не дожидаясь, когда ему устроят «головомойку» на Пленуме, решает опередить события, взять инициативу на себя.
Все началось еще до пленума. За несколько дней до него, 15 октября, на Политбюро обсуждали доклад Горбачева, посвященный 70-летию Октября, с которым генсеку предстояло выступить на предстоящем пленуме ЦК. Выступал и Ельцин. Вадим Медведев так пишет об этом выступлении:
«Мне, конечно, трудно, не располагая стенограммой, текстуально воспроизвести это выступление. Но я
Совершенно иначе излагает дело сам Ельцин. В своей книге «Исповедь на заданную тему» он пишет:
«Обсуждение (доклада Горбачева. – О.М.) шло по кругу, довольно коротко. Почти каждый считал, что надо сказать несколько слов. В основном оценки были положительные с некоторыми непринципиальными замечаниями. Но когда дошла очередь до меня, я достаточно напористо высказал ОКОЛО ДВАДЦАТИ (выделено мной. – О.М.) замечаний, каждое из которых было очень серьезно. Вопросы касались и партии, и аппарата, и оценки прошлого, и концепции будущего развития страны, и многого другого.
Тут случилось неожиданное: Горбачев не выдержал, прервал заседание и выскочил из зала. Весь состав Политбюро и секретари молча сидели, не зная, что делать, как реагировать. Это продолжалось минут тридцать. Когда он появился, то начал высказываться не по существу моих замечаний по докладу, а лично в мой адрес. Здесь было все, что, видимо, у него накопилось в последнее время. Причем форма была крайне критическая, почти истеричная. Мне все время хотелось выйти из зала, чтобы не выслушивать близкие к оскорблению замечания.
Он говорил и то, что в Москве все плохо, и что все носятся вокруг меня, и что черты моего характера такие-сякие, и что я все время критикую и на Политбюро выступаю с такими замечаниями, и что он трудился над этим проектом, а я, зная об этом, тем не менее позволил себе высказать такие оценки докладу. Говорил он довольно долго, время я, конечно, не замечал, но, думаю, что минут сорок.
Безусловно, в этот момент Горбачев просто ненавидел меня. Честно скажу, я не ожидал этого. Знал, что он как-то отреагирует на мои слова, но чтобы в такой форме, почти как на базаре, не признав практически ничего, что было сказано!.. Кстати, многое потом в докладе было изменено, были учтены и некоторые мои замечания, но, конечно, не все.
Остальные тихо сидели, помалкивали и мечтали, чтобы их просто не замечали. Никто не защитил меня, но никто и не выступил с осуждением. Тяжелое было состояние. Когда он закончил, я все-таки встал и сказал, что, конечно, некоторые замечания продумаю, соответствуют ли они действительности, то, что справедливо, – учту в своей работе, но большинство упреков не принимаю. Не принимаю! Поскольку они тенденциозны, да еще и высказаны в недопустимой форме».
Надо полагать, никто еще так не разговаривал
«Собственно, на этом и закончилось обсуждение, – пишет далее Ельцин, – все разошлись довольно понуро. Ну, а я тем более. И это было началом. Началом финала. После этого заседания Политбюро Горбачев как бы не замечал меня, хотя мы встречались минимум два раза в неделю: в четверг – на Политбюро и еще на каком-нибудь мероприятии или совещании. Он старался даже руки мне не подавать, молча здоровался, разговоров тоже не было.
Я чувствовал, что он уже в это время решил, что надо со мной всю эту канитель заканчивать. Я оказался явным чужаком в его послушной команде».
Как видим, описание одного и того же события у Медведева и у Ельцина совершенно различные. Странно, как это Медведев мог не заметить столь драматичные события. Впрочем, память человеческая избирательна. Если человеку не хочется что-то помнить, он и не помнит. Или – «не помнит» в кавычках: не зря же мемуарист оговаривается, что он не располагает стенограммой и ему нелегко «текстуально» воспроизвести выступление Ельцина.
Медведев – человек близкий к Горбачеву. А близкие соратники бывшего генсека и президента, как и сам он, в своих воспоминаниях представляют Ельцина в довольно специфическом свете.
Впрочем, тенденциозность – в разной степени – присуща любым воспоминаниям.
Как уже говорилось, упомянутое драматичное заседание Политбюро состоялось 15 октября 1987 года, за несколько дней до того самого знаменитого пленума ЦК КПСС, на котором Ельцин пошел ва-банк.
Собственно политическая карьера Ельцина, как он сам это признает, и началась в том самом 1987 году, с того самого пленума ЦК, состоявшегося 21 октября. Тогда на этом пленуме он совершил шаг, который мог быть для него либо самоубийством, либо выдвинуть его в ряды ведущих политиков страны…
Дочь Ельцина Татьяна вспоминает, как Ельцин собирался на этот пленум:
«Конечно, он не думал, что его за это выступление посадят или подвергнут еще каким-либо серьезным репрессиям, время все-таки было другое, но что он лишится всего – он считал это вполне реальным».
Эти слова показывают степень волнения, которое испытывал в тот момент Ельцин, и объясняют некоторые моменты его последующего поведения: в ту пору, на этом пленуме и после него, он не всегда действовал как герой без страха и упрека, скорее – как человек колеблющийся, время от времени вспоминающий, что он берет ответственность не только за себя, но и за своих близких. Как писал Евтушенко, «он знал, что вертится Земля, но у него была семья…»
Итак, пленум ЦК 21 октября 1987 года. Выступает Горбачев. Говорит почти два часа. О предстоящем великом празднике – семидесятилетии Октябрьской революции. Ельцин:
«Пока он (Горбачев. – О.М.) говорил, во мне шла борьба – выступить или не выступить?.. Было ясно, что откладывать уже бессмысленно, надо идти к трибуне, но я прекрасно понимал, что на меня обрушится через несколько минут, какой поток грязи выльется на мою голову, сколько несправедливых обвинений мне придется выслушать, с каким предательством и подлостью придется столкнуться совсем скоро».