Ельцин против Горбачева, Горбачев против Ельцина
Шрифт:
Прошу освободить меня от должности первого секретаря МГК КПСС и обязанностей кандидата в члены Политбюро ЦК КПСС. Прошу считать это официальным заявлением.
Думаю, у меня не будет необходимости обращаться непосредственно к Пленуму ЦК КПСС.
С уважением Б.Ельцин
12 сентября 1987 г.»
Письмо, как видим, эмоциональное и довольно сумбурное. Но, в общем-то, смысл его понятен.
Текст помечен двенадцатым сентября, тогда как заседание Политбюро, побудившее Ельцина взяться за перо, состоялось – это тоже видно из текста – 10-го. Стало быть, на написание и раздумья все же прошло
Письмо, еще раз скажу, не то чтобы очень ясное и убедительное. Ельцин считает «негодным» стиль работы Лигачева, но доказательств его «негодности» приводится не слишком много (возможно, он рассчитывает привести их в личном разговоре с Горбачевым). Как-то ребячески звучит обвинение в адрес «некоторых товарищей из состава Политбюро ЦК»: «они умные» и «быстро «перестроились», стали «удобны»… Так ведь это обычное дело для чиновничьих корпораций, особенно в тоталитарном, авторитарном государстве. Об этом уместно писать публицисту, беллетристу, обличающему существующие порядки, но стоит ли высокопоставленному партийному функционеру упоминать о таком в разговоре с самым главным партийным чиновником?
Пока что не видно и особого повода для Ельцина уходить в отставку. Возможно, просьба об отставке нужна лишь для того, чтобы Горбачев осознал, что ситуация в высшем партийном руководстве сложилась критическая и надо что-то немедленно предпринимать, чтобы ее оздоровить. Во всяком случае, Ельцин, надо полагать, питает такую надежду.
С другой стороны, по свидетельству его домашних, и перспективу своей отставки он воспринимает как более чем вероятную. Во всяком случае, отправив Горбачеву это письмо, он ВПЕРВЫЕ решает посвятить родных в свои партийные, рабочие дела. Татьяна Юмашева:
– Папа сам принимал решения, так было в Свердловске, так продолжилось и в Москве. О том, что происходит в Москве, что первый секретарь МГК партии делает, с кем встречается, какие стройки, детские сады, предприятия посещает, мы узнавали из газет или теленовостей. Все, самые тяжелые и сложные решения он принимал всегда сам, и с мамой, тем более с нами, он своими планами не делился. Это случилось лишь один раз, и то, когда само решение он уже принял, – поставил нас лишь в известность, что он написал письмо Горбачеву, и, возможно, будет уволен со всех постов, и больше никакой работы найти не сможет. Папа говорил со мной и с Леной отдельно у себя в кабинете. Мы, конечно, его поддержали. Маме сказал, что, наверное, придется вернуться в Свердловск, а там простым прорабом на стройку его возьмут…
Близкие Бориса Николаевича были шокированы услышанным предупреждением. Поразило не только его содержание, но и сам факт, что глава семьи заговорил о своей работе. Такое случилось, повторяю, впервые. Обычно он все держал в себе, не распространялся в домашнем кругу. Уезжал на работу в семь утра, в одиннадцать – двенадцать возвращался… И то, что сейчас он нарушил «обет молчания», свидетельствовало: терпение его иссякло.
Как бы то ни было, каким бы ни оказался в конечном счете исход этого дела, ясно было, что снова требуется личная встреча с Горбачевым, личный
Но ответа не было. Валентин Юмашев (в разговоре со мной в ноябре 2012 года):
– Горбачев вообще не ответил на письмо. Борис Николаевич мне говорил, что его это абсолютно потрясло. Это был первый случай в истории КПСС, когда человек добровольно заявляет о своем желании уйти с поста кандидата в члены Политбюро. Обычно «с треском» выгоняли. Бывало, что и расстреливали. А тут человек сам пишет: «Ухожу в отставку…», и – полная тишина. Впрочем, нет, от Горбачева был какой-то звонок, но говорили совсем на другую тему. Под конец Борис Николаевич все же его спросил: «Михаил Сергеевич, вы письмо-то мое прочитали?» В ответ услышал: «Я вернусь, и мы с тобой поговорим».
Эта неопределенность продолжалась и после того, как Горбачев вернулся из отпуска в конце сентября. Он позвонил Ельцину, сказал: «Давай встретимся позже».
Вокруг этого неопределенного «позже» все в дальнейшем и завертелось. Ельцин:
«Я еще подумал, что такое «позже», непонятно… Стал ждать. Неделя, две недели. Приглашения для разговора не последовало. Я решил, что свободен от своих обязательств, что он, видимо, передумал встретиться со мной и решил довести дело до Пленума ЦК и меня из кандидатов в члены Политбюро именно там вывести.
Потом по этому поводу было много разных толков. Горбачев говорил, что я нарушил нашу договоренность, мы условились встретиться совершенно определенно после Октябрьского пленума, а я специально решил раньше времени выступить…»
Еще одну версию, ссылаясь, надо полагать, на слова Горбачева, приводит Вадим Медведев. Будто бы Горбачев предложил Ельцину встретиться «после праздника», подразумевая под этим 7 ноября, а Ельцин понял – после тогдашнего Дня Конституции – 7 октября (хотя в таком контексте праздником его никто не считал), и, не дождавшись встречи, решил взять инициативу на себя.
В общем, вроде бы полная путаница, кто что понимал под словом «позже». И все же, думается, прав Ельцин: в своем письме Горбачеву от 12 сентября он четко говорит, что надеется – решение касательно его, Ельцина, судьбы Горбачев примет ДО ПЛЕНУМА. Пленум приближается, а Горбачев молчит: у Ельцина есть все основания полагать, что генсек действительно хочет вынести вопрос о Ельцине на высокий партийный форум и «распотрошить» его в пух и прах, обвинив во всех мыслимых и немыслимых грехах, устроить ему своего рода гражданскую казнь, именно «с треском» выгнать со всех постов.
Правда, Медведев пишет, что Ельцин, мог бы не мучиться предположениями и сомнениями насчет значения слова «позже», а просто поднять трубку и спросить у Горбачева, когда же все-таки у них состоится разговор. Не знаю… Возможно, Ельцин просто посчитал ниже своего достоинства становиться в позу просителя, напоминать: Михаил Сергеевич, вы, если помните, обещали меня принять, поговорить со мной… Зачем? Горбачев наверняка прекрасно помнит о своем обещании, а если тянет с разговором, стало быть, имеет на этот счет какие-то особые планы.