Элегантность
Шрифт:
– Цельности натуры?
– Да. Цельность натуры позволяет нам не переживать из-за отсутствия походных ботинок.
С этими словами он ведет меня в коридор, который я вижу впервые.
– Вы говорите забавно, но я не вижу в ваших словах особого смысла. – Я смеюсь.
– Ну вот, опять! Смысл, смысл! Откуда эта навязчивая идея искать повсюду смысл?! Ни одна по-настоящему красивая вещь в мире не несет в себе смысла! Это будет лишь прогулка, ты и я…
Он читает наизусть Элиота, и я вместе с ним:
Это будет лишь прогулка:Он приводит меня в большую гардеробную, забитую чуть ли не до потолка старыми ношеными веллингтонами всех мыслимых цветов и размеров. Вдоль стен в шкафах рядами висят непромокаемые плащи, пропитанные вонючим воском, от которого у меня начинает щипать глаза.
– Боже, Эдди! – восклицаю я, зажимая нос. – И как люди могут носить такое! Я даже находиться здесь не могу!
9
Перевод Ю. Орловой.
– Ты не понимаешь. Провощенные непромокаемые плащи – это эмблема английской загородной жизни! – с нарочитой напыщенностью говорит он, прохаживаясь среди гор старого барахла. – Они отталкивают не только воду, но и любую форму человеческих контактов. Это совершенное изобретение!
Мы составляем для Эдди пару из черного и зеленого сапог, а для меня находятся только два красных, причем оба на левую ногу. Ходить в такой обуви непросто – только вывернув правую ногу на девяносто градусов, я умудряюсь добиться хоть какого-то прогресса.
На моем лице появляется кислое выражение.
– Наберись мужества, мои амур! – кричит мне Эдди. – Ты только помни: мы ведь с тобой цельные натуры!
– Но у меня обе ноги теперь левые, – напоминаю я. – Если б ты знал, каково это!
Он одаряет меня одним из своих умильных, обаятельных взглядов. По-моему, я уже начала собирать коллекцию его трогательных гримас и улыбок.
– Уже пора взрослой стать и штанины закатать!
Я показываю ему язык.
Мы идем по лужайке, вернее, он идет, а я ковыляю рядом, потом по заросшей травою тропинке спускаемся к реке.
– Вдыхай этот воздух! – говорит Эдди.
Я вдыхаю. Правда, в воздухе пахнет конским навозом, потому что с утра, видимо, кто-то проехался здесь верхом.
– Ты только посмотри, какая красота! – восклицает он.
Мы останавливаемся, некоторое время любуемся видами, потом продолжаем шлепать дальше.
– Ощути ласку солнца на своем лице! – Улыбка Эдди светится радостью.
Мы задираем головы и так идем, рассекая клубящиеся тучи мошкары. Мы старательно избегаем навозных куч, разгоняем мошкару руками, но и те и другие слишком назойливы.
«Лучшая половина Лаванды» – Пьер – удит рыбу на бережку. Ему каким-то образом удалось подыскать себе пару одинаковых сапог, а свое лимонно-желтое канареечное оперение он сменил на плюшевые брюки и твидовую рыболовную кепочку, которая хоть и напоминает головной убор констебля, но явно куплена в отделе «Все для жизни за городом». Махнув в нашу сторону непромокаемым рукавом, он делает нам знак не шуметь.
До сих пор я понятия не имела о том, что рыбы, оказывается, умеют кричать, но теперь я это точно знаю, так как почти явственно слышу собственными ушами.
– Ну что ж, это было очень мило, – говорит Эдди. – Может, пойдем обратно?
– Да, хорошо бы, – соглашаюсь я. Пятнадцать минут сельского блаженства покажутся достаточными кому угодно.
Вернувшись в дом, мы отдираем от ног ботинки и бежим обратно на лужайку. Обед, похоже, еще не скоро. На траве происходит захватывающая игра в крокет между миссис Симпсон-Сток, Лавандой и ее отцом. Игра в немалой степени затрудняется участием собак, которые преследуют буквально каждый мяч и которых пожилой человек использует в качестве движущейся мишени, не упуская случая наподдать им под хвост клюшкой. За это они считают себя вправе хватать его за ноги. Под старым дубом дремлют на земле Поппи и Флора – в точности на том самом месте, где я оставила их вчера вечером.
– Чем займемся теперь? – спрашиваю я, лениво отрывая от стебля былинку.
– Может, вздремнем? – предлагает Эдди.
Так мы и делаем. Он снимает свитер, свертывает его комочком и подстилает нам под головы. Закрыв глаза, мы лежим рядышком на теплом солнышке. Через некоторое время Эдди начинает похрапывать. Такой приятный звук – тихое, монотонное сопение с присвистом. Я открываю один глаз – посмотреть, улыбается он сейчас или нет. Он улыбается.
Я тоже улыбаюсь и снова закрываю глаза. «До чего же странно! – думаю я, впадая в дремоту. – Почему я так легко могу уснуть рядом с Эдди и почему мне требовалась постель размером с футбольное поле, чтобы спать с мужем?» Когда я придвигаюсь к нему ближе, он поворачивается и кладет на меня сверху руку, «Должно быть, свежий сельский воздух обладает таким отравляющим действием», – сонно думаю я.
Так я узнаю, в чем заключается настоящий секрет выживания за городом в выходные, – не в правильно подобранной одежде, и не в спортивном снаряжении, и даже не в заныканном продуктовом пайке. Все дело, оказывается, в хорошей компании!
На следующий день вечером мы с Поппи и Флорой едем обратно в Лондон. Я сижу на заднем сиденье и вглядываюсь в мелькающие за окном зеленые картины деревенских пейзажей. Меня одолевает странная меланхолия и одновременно какое-то возбуждение. Наверное, я должна была бы радоваться возвращению в цивилизацию, но этого почему-то не происходит.
– Значит, вы с Эдди теперь друзья-приятели? – Флора окидывает меня многозначительным взглядом через зеркало заднего вида. – И он что, вправду нравится тебе?
– Ты с ума сошла! – смеется Поппи. – Нет, то есть он клевый парень, но слишком молод для тебя! То есть я хочу сказать, ему двадцать четыре, а у него до сих пор нет нормальной работы! У него на уме одна музыка. Неужели ты серьезно, Луиза?
– Да я знаю, Поппи. Флора просто подкалывает меня. – Мне ужасно хочется сменить тему, и я предлагаю: – Может, включим радио?