Элегия эллическая. Избранные стихотворения

Божнев Борис Борисович

«В толпе я смерть толкнул неосторожно…»

В толпе я смерть толкнул неосторожно И ей сказал: pardon, mademoiselle… Она в костюме скромном и дорожном Шла предо мной, как легкая газель… И я увидел — косточки в перчатках Роняют зонтик… Но проходят все… Нагнулся я и поднял зонтик гладкий, И смерть шепнула мне: merci, monsieur…

«Собака кошку ненавидит…»

Собака кошку ненавидит И гонится за ней везде. А нас любви учил Овидий И Тютчев – роковой вражде. Животные, грызясь немудро, Дружны бывают иногда. И за любовью златокудрой Есть сребровласая вражда. Хозяйского

не слыша гласа, Животные грызутся вновь. А за враждою златовласой Есть среброкудрая любовь. Собака кошку ненавидит И не щадит ее нигде. А нас любви учил Овидий И Тютчев – роковой вражде…

«Ноябрьские тюфяки…»

Сергею Прокофьеву

Ноябрьские тюфяки перестилаются над нами Движеньем ледяной руки Декабрьскими простынями, И отсыревшие полотна Свинцовым отблеском блестя, Натягиваются неплотно, Однообразно шелестя…

«Пишу стихи при свете писсуара…»

Пишу стихи при свете писсуара, Со смертью близкой все еще хитря, А под каштаном молодая пара Идет, на звезды и луну смотря. Целуются и шепчутся… Ах, дети… А я не знаю, что совсем здоров, Куда глаза от объявлений деть и Все думаю – как много докторов… Проходит пара медленно и робко Чрез лунный свет и звездные лучи, А я в железной и мужской коробке Вдыхаю запах лета и мочи… Вздыхают и задумались… Ах, кротко… А я стою, невидимый для них, Над черною и мокрою решеткой Все думая – как мало не больных… Журчит вода по желобкам наклонным И моет дурно пахнущий фонтан, Но безразличен городским влюбленным И я, и смерть, и городской каштан…

«О, русский Свифт… Я слабый Гулливер…»

О, русский Свифт… Я слабый Гулливер… Меж лилипутов – в суете и гаме – Ползет трамвай и зеленеет сквер… И я боюсь в толпу ступить ногами… Но где мой друг и где моя постель – Во мне огромны нежность и усталость… И я шагнул… чрез Сену… сквозь метель… Страна гигантов – ты Россией стала…

«Вы – Михаила Лермонтова брат…»

Александру Кусикову

Вы – Михаила Лермонтова брат. Да, Вы его наследник самый ближний. И верьте мне – я более чем рад Так близко знать Вас в современной жизни. В расцвете лет убит был Михаил, И Вы – последний представитель рода. О, Байрон тоже Вашим братом был: В семье не без небесного урода. Увы! погиб и он в расцвете лет, И я боюсь за Вас, за фаталиста — Вы трубку держите, как пистолет, Как пистолет дымится трубка мглисто. И пахнет порохом табачный дым, За дымом — горы сумрачные стынут, И под рассветным облаком седым На камне ждет, кого-то ждет Мартынов. А на стене у Вас висит ковер, Мне чуждого, Вам близкого Кавказа, И он для Вас цветист, как разговор, Но для меня он страшен, как проказа… Кавказ! Кавказ! О, снежная струна, Не тающая на российской лире, И под рукой у Вас гремит она, И грозным эхом повторится в мире. О, смутно постигает тот, кто вник Во звуки Вашей яростной музыки, Что нас ведет незримый проводник Наверх по скалам роковым и диким… Кавказ! Кавказ! О, ледяной хребет Великих, средних, небольших поэтов, И я даю Вам клятву и обет Подняться с Вами к холоду и свету. И я, и я бессмертным льдом согрет, Его сверканьем ослеплен навеки… Но должен я закончить Ваш портрет: Пейзаж еще не видят в человеке. Лицо… О, мраморные нос и лоб, И золотые волосы и брови… Но я не знаю, что сломить могло б Сталь и железо Вашего здоровья. И

тело… Статен, невысок, нетолст, Но как ни берегите и ни мерьте, Ах, только фотография и холст Его спасут от старости, от смерти. Походка… Так идет спокойный зверь, Так против волн плывет большая лодка, Так движутся часы — прохожий, сверь – Так волочится с каторжным колодка. И жесты… Этот плавен, этот груб, А этот полон грации несветской, И складка умных мужественных губ Вдруг содрогается в улыбке детской. Душа… О, слово дивное душа… Его произносить легко и страшно… О, тень бумаги, тень карандаша, О, белый мир бумаго-карандашный… Портрет закончен… Вы на нем живой, И Вас узнают все, кто знал когда-то… Мне радостно, но, труд закончив свой, Я ставлю не сегодняшнюю дату — О, в комнату отеля де ля Плас, Где после нас живут чужие люди, Моя душа зачем-то повлеклась… Я Вашим другом был, и есть, и буду.

«Не трогайте мои весы…»

Не трогайте мои весы – Я мужественною рукою Трудился многие часы Над неподвижностью такою, И сам себе воздал хвалу За то, что тяжести единой Весов установил стрелу Пред золотою серединой… Но вот, когда ни взор, ни слух Не нарушают равновесья, И поровну на дисках двух Как будто невесомый весь я, Когда их сдерживать рука Уже устала, неужели Вновь чаша плотска тяжеле, А та, небесная, легка…

«Неблагодарность — самый черный грех…»

Неблагодарность — самый черный грех. Не совершай его, и будешь светел. Никто не в праве мне сказать при всех: Ты на добро мое мне чем ответил… Никто… И, совесть, ты — почти чиста… Число друзей моих, мужчин и женщин, Живых и умерших, да, больше ста, Врагов же — пять… а, может быть, и меньше… И не должник я… Никому, ни в чем… Я все отдам за нежности крупицу… И, сам больной, был для других врачом… О, каплю жалости, чтоб мне напиться… Любовниц милых и святых подруг, Любивших, отошедших… все бывает… Пусть далеки они… Но сразу, вдруг… Ах, ничего то я не забываю… А ты… Ты ангел или человек, Меня спасавший делом и советом… Я был бы мертв… О, жизнь не для калек… Я жил и счастлив… О, не чудо ль это… Не знаю… Плачу и благодарю За помощь в прошлом, верность в настоящем, Ночь творчества и чистую зарю Светлеющую надо мной, не спящим…

«А, Б, В, Г, Д…»

А, Б, В, Г, Д. 1, 2, 3, 4, 5… Старости школа, о, где – Время учиться опять. Е, Ж, З, И, К. 6, 7, 8, 9, 0… Муза, скамью старика Ныне занять мне позволь.

«И есть борьба за несуществованье…»

И есть борьба за несуществованье, За право не существовать – борьба… О, неживое мертвое названье, О, неживая мертвая судьба. Существованье слабым не под силу, И вот – борьба, чтоб не существовать… Я побежден… Меня не подкосило На не похолодевшую кровать.

ФОНТАН (1927)

Восемнадцать стихотворений

ДУШЕНЬКЕ

La seule personne au monde

qui me donne parfois envie de

me jeter a genoux.

G. Duhamel

I. «На землю смертный воду льет…»

На землю смертный воду льет Без радости и без влеченья, Но в стройный обратить полет Воды нестройное теченье. Но к небу устремить струю Блистательную – смертный любит, Подобной сделав острию И вызвав высоту из глуби…