Повиноваться пению нельзя.Я призываю к неповиновенью.Пускай поет цыганка бытия –Ее, ее не слушай, вдохновенье.Не то – один губительный толчок,И ты – клянусь молчаньем АполлонаАвтомобильный услыхав гудок.Стеною упадешь Иерихона.Царицы песни сброшен произвол, –Как страстно бы она ни танцевала,Больших серег качая ореол,Она не может быть царицей Бала.Испепелил огонь ее очейСвою же власть, свои ступени трона —У Хроноса украв его детей,Она не знает, что такое Хронос.Свое паденье сладостная властьЛишь полуропотом гитар встречает.И перед тем, как навсегда упасть,Себя еще блаженством величает.Бал это там, где юная четаНе ведает о старине Музыки,Где бледно-голубая суетаЧуть розовеющей равновелика…А на царицу песни погляди —Меж бабочек она как лед застыла,Но нежный кратер вальса посредиБлестящей залы вдруг испепелила…Бал это там, где юная четаНе ведает о старине Музыки.Где строгопалевая суетаСиреневеющей равновелика…Свое
паденье сладостная властьЛишь ропотом своих гитар встречает,И перед тем, как навсегда упасть,Себя еще блаженством величает.И слыша ропот горестных гитарУж ни о чем она не сожалеет –Ей до сих пор ее же дивный дарМешал услышать то, что было ею…Испепелил огонь ее очейСвою любовь, своих страстей законы –У Хроноса украв его детей,Она не знала, что такое Хронос…Теперь, теперь услышала онаВсе то, что было смуглости бледнее.Увидела, куда вела луна,Куда ее вела, идя за нею…Так это я была весь тот костер,Что только часть мне полночь отразила,И утихал глубокомудрый спор,Когда мое безумье говорило…Мой женский голос был почти мужским.И меж землей и небом расстояньеЯ пролетала голосом своимПочти на крыльях на почти свиданье…Почти, почти встречались мы с тобой.Лицом к лицу, кольцом к кольцу, к колечку,Опьянены сребристою пальбой,Шампанского златистою осечкой…Прощай, прощай, мой друг, мой голубок, —Все яростней — под свист, быстрей — под визги,Со струн рокочущих на землю, вбок,Рука сухая сбрасывает брызги…Так это я была весь тот костер,Что только часть мне полночь отразила,И утихал глубокомудрый спор,Когда мое безумье говорило…Прощай, прощай, мой друг, прощай, дружок, —Все с большей силою рука сухая,Как бы струны почувствовав ожог,Трясясь, на землю брызги сотрясает…Свое паденье сладостная властьПод ропот горестный гитар приемлет,И пятая родившаяся мастьБогатству неземному чутко внемлет…Настали дни слабейшего толчка,Настали дни сильнейшего крушенья,И от автомобильного гудкаТы упадешь стеною песнопенья.Твое перо в немеющих перстахУж заглушает Бытия запястья.И нечто есть, что не упало в прах,Хотя лежит во прахе сладострастье.Не гнев, не ветр, не ярость, не мороз, —А более, чем чувства, чем стихии:Бегут по коже мириады роз,Всевидящие, но глухонемые.Пускай уйдет кочующий престолВ иное царство творческого духа —Святых серег незримый ореолУвенчивает снизу орган слуха.И эти серьги должен ты носить,Имеющие их — да слышат пенье.И где-то эхо отдалось — носить…Я призываю к неповиновенью.Не гнев, не ветр, не ярость, не мороз,А более, чем чувства, чем стихии —Бегут по коже мириады роз,Всевидящие, но глухонемые.Уж все готово совершить прыжок,Где верх и низ — лишь варварские стоны,И вместо тени газовый рожокОтбрасывает светлые хитоны.На светлый и мерцающий хитонСлетаются, но слишком поздно, боги —И верх и низ в один античный стонСливаются, и гаснет газ убогий…Ты должен гармонично онеметь,Гармонии испытывая муки,И так молчать, чтоб солнечная медьИз недр к тебе протягивала руки.Молчать и так молчать, чтоб вечный хорПрироды умолкал перед органомУмолкшим… Чтоб аккорды снизить горАрпеджиями низкими тумана…Какой-то гул каких-то голосовИз глубины моих стола и кресел,Из душераздирающих лесов.Как будто кто их вырвал и повесил –Мне слышится — лесов девятый вал,Пускай смыкает плоскость палисандраСвой тихий и мечтательный овал, –В нем место есть еще для слов Кассандры.Но я на это место не взглянул —Мне самому понятен гул зловещий,Угрюмый гул, неотвратимый гул:Он через вещь мне возвещает вещи…Твое перо в немеющих перстахУж заглушает Бытия запястья.И нечто есть, что не упало в прах,Хотя лежит во прахе сладострастье.Не гнев, не ветр, не ненависть, не боль, –Сильней стихии, яростнее чувства;Всю кожу натирает канифоль,Чтоб глаже совершалась смерть искусства.Свой стол выстукивая, словно врач,Я нахожу — мой век ужасно болен.Как неказнивший молодой палачДоволен этим, но и недоволен.Задумчив он, и голову объявСвою, склоняет, как чужую, ниже,И если бы хоть раз казнил он въявь —К действительности не был бы он ближе.Мой век обуреваем топором,И рубит все — не только Ниагару,А даже то, что было серебром,Но не было рыдающей гитарой.Гармонию какую создаютПустынный зал, ряды пустые кресел…Два эхо сами для себя поют…И на пороге я стоял так весел,Так радостен, и на пустынный залГлядел, как третье эхо, безъязыкий.И луч Музыки золотой сиялТам, где была недавно тень Музыки…С тех пор всегда пустынно предо мной,И я иду путем обыкновенным.И тихо, и задумчиво ногойПодталкиваю камень драгоценный, –Бежит проворно мышь его игры,Рожденная раздумия горою.И из еще таинственной рудыКую венец безвестному герою…Интернационалы голосов,Как нечленораздельные калекиКаких-то многостранных языков.И, образуя в воздухе отсеки,Летят опять… Громовсемирность книгИх встретила громовсемирным хором…Удар был страшен… Все умолкло вмиг,И утонуло в гимне Пифагора…Из всей громовсемирности беруТишайшее — пыль, что лежит на книге,Легчайшее — и все же не сотру,Мельчайшее — искусств, наук, религий…Не гнев, не вихрь, не ненависть, не боль,Бесчувственней стихий, стихийней чувстваУж сходит с кожи вечная мозоль,Натертая твоим трудом, искусство.Довольно шуток. Пушкин был Всерьез.Последний смех божественной стихии.Бегут по коже мириады роз.Всевидящие, но глухонемые…Играть – молчать… И колыбель смычкаС
уснувшею гармонией качая,Бояться и желать, чтоб от толчкаОна проснулась, сон свой не кончая…Играть – молчать… Качая колыбельСмычка, гармонию свою баюкать,И мучиться ужель, навек, ужельОна смежила сладостные звуки…Тебя, тебя, поставив словно щитМежду собою и между вселенной,Молчание само себя хранитИ прижимает перст к устам нетленнымКак бога, бога поцелуй сей перст,Смежающий земных глаголов вежды!Под поцелуем бога рай отверст —Един язык не ведает одежды.Закон струны перстами преступив,Нигде себе ты не найдешь возмездья,И душу, словно кровь ее, пролив,Постигнешь ты — душа твоя созвездье.В котором есть бессмертия звезда…Трудись, ликуй и трепещи, убийца,Пока в могиле не совьет гнездаМолчания вознесшаяся птица…
АЛЬФА С ПЕНОЮ ОМЕГИ (1936)
Двадцать семь стихотворений
«Бегут на вечный берег аксиомы…»
Бегут на вечный берег аксиомы,Не постигая мудрого песка,И каждый раз Учитель по-другомуВнимает мудрости ученика…Разрушены языческие волныДо основанья неба и земли,И бедный парус, христианства полный,Сияет за колоннами вдали…
«Ты зришь ли огнь, в котором нет огня…»
Ты зришь ли огнь, в котором нет огня,Ты зришь ли дым без сладостного дыма?Он заливает, гасит он меняПотоками солеными, седыми.Что, хладные, у ног моих шипят,И, с плеском разгораясь постепенно,Меня залить и погасить хотятЧуть тлеющею, чуть нетленной пеной…
«Как можешь ты мечтательно ходить…»
Как можешь ты мечтательно ходитьВдоль берега израненного моря,Его простор как можешь ты любить,Когда твоя любовь в его просторе.У ног твоих то тяжко упадет ,То, истекая пеною, привстанет…Твою любовь оно тебе вернет,Простором быть оно не перестанет…
«Безмолвствует за слогом ясный слог…»
Безмолвствует за слогом ясный слогЛазурности до тишины безмерной,И свой гекзаметрический порогПереступают волны равномерно…Ни слога облака… Ни слога птиц…Лишь нескончаемость слогов лазуриХранит спокойнейшую из страниц,Которую душа читает в бурю…
«”Я не могла заснуть – так тихо было море…”»
«Я не могла заснуть – так тихо было море…О, почему оно зловеще не шумит,О, почему оно на яростном простореТоржественно и торжествуя не гремит…И тщетно я ждала спасительного гулаОтрадный сердцу плеск, понятный только мне, –Как сладостно бы я под гром его заснула,Под глубочайший гром в глубокой тишине…»
«Ты знаешь, для чего я создал это море?..»
Ты знаешь, для чего я создал это море? —Чтоб около меня оно могло страдать…Ведь струны не безбрежны, струны на простореНе могут беспредельно, без конца рыдать…Я создал это море, чтоб его страданьяВеликой глубиною были для меня…Ведь струны не безбрежны, вечностью рыданьяЛишь в горле человека до конца звеня…
«Как дети, что бежали на песок…»
Как дети, что бежали на песокИ вдруг упали в море — волны моряУпали… И подняться им помогПрилив тоски над глубиною горя…Прилив помог, как плач детей, поднятьПлач горьких волн, но плачет вся бездонность,Которую утешить и обнятьНе может в час прилива вся влюбленность…«Бедна та грусть, в которой нет песка…»Бедна та грусть, в которой нет песка,Грусть глубока в бесчисленности плоской,Как волнами прибитая доска,На мокрые полосочки, полоски.Она легла… Одна, ни с кем другимНе в силах на полосочки делиться,Ей сладостно единством дорогимНад плоскостью бесчисленною длиться.
«Что было только частию Природы…»
Что было только частию Природы,То целым мирозданием гремит. —Земное лоно вместе с небосводомПодводное надземностью громит…Грохочущая плоскость разрушеньяВздымается ревущею горой,Рождая в муках страшного крушеньяВторого лона небосвод второй…
«Срывает с эхо буря все покровы…»
Срывает с эхо буря все покровыИ слух нагой — средь обнаженных сфер,И громовое небо столь сурово,Сколь ласковым бывает Люцифер…Единая раздвоена ПриродаИ делается двойником глубин,Где волны стали частью небосводаИ небосвод часть водяных руин…
«С глубоким диким грохотом руины…»
С глубоким диким грохотом руиныБездонности на плоскости лежат,И с грозным беспощадным ревом львинымКруги воды, что римский цирк, дрожат.И все бурлит, но это все не буря,А буря то, что без всего бурлит,Что без всего, без мудрости, без дури,Но равное само себе гремит…
«Сжимает море в яростных тисках…»
Сжимает море в яростных тискахВсе выше и — разъятием огромнымРоняет море, — и опять в ветрахОбъятием воздвиглось буреломным…И вдруг — с полубездонной высотыОпять роняет моря полубездну, —И держит, держит стройность красотыНа хаосе горбов своих железных…
«Черты единой хаос беспрестанный…»
Черты единой хаос беспрестанный,И плеск подобный гимну грозных рук,Дисгармоничный и многоорганныйНе только звук, а после – только звук.Гласящий о потере лицезренья,Которому есть край, но нет конца.И льется через край конец мученья –Ведь на тебе уж нет ее лица…
«Средь страшной дикой бури соловей…»
Средь страшной дикой бури соловейВдруг сладостно запел – невесть откуда,Нивесть какой любви, каких ночей –Средь яростного громового гуда…На миг он грохот бури заглушилХрустальной бурей сладостного пенья,Но человек в тот самый миг решил,Что смерть близка и нет ему спасенья…