Электрический остров

Асанов Николай Александрович

Он удивленно привстал с кресла. На террасу всхо­дил Улыбышев, благодушный, веселый, загорелый, а только что говорили, будто он останется в южных районах области не меньше двух недель.

— Не ожидали? — воскликнул он своим хррошо поставленным голосом и затем продекламировал: — Чуть ночь, и я у ваших ног! — Пройдя через террасу, он подошел к Нине и поцеловал ей руку. — Я думал, они скучают, браня меня, что заманил их в глухомань, а они совращают моих подчиненных! Какое общество! А где же хозяин?

Андрей подошел поздороваться. Улыбышев вни­мательно оглядел его.

— Молодец, молодец! Мне уже говорили,

что вы начали действовать.

— Когда же успели пожаловаться?

— А современные средства связи? Я каждый вечер по телефону разговаривал с парторгом и с заместите­лем. Это только вы не пожелали представиться начальнику хотя бы по телефону. А за то, что привезли Нину Сергеевну, — спасибо! Это значит,— он оглядел всех, — приехали накрепко! Люблю, когда к нам при­езжают всем домом, с чадами и домочадцами! Да и работа для Нины Сергеевны найдется…

— Я только что говорил, об этом, — подхватил Горностаев. — Нина Сергеевна собиралась летом хотя бы немного отдохнуть, но я предупредил ее, что во время уборочной, например, у нас отдыхать не­когда…

— Предупредить можно, — засмеялся Улыбы­шев,— но зачем же запугивать? Не слушайте его, Нина Сергеевна, все успеете — и поработать и отдох­нуть. И мои тайные пожелания, чтобы вы остались здесь надолго, уверен, — сбудутся!

— Когда же вы приехали, Борис Михайлович? — Нина постаралась перевести разговор на другую тему. Она заметила, что все наблюдают за ними. — Гово­рили, что вы еще долго пробудете в командировке.

— А я как раз вечером узнал, что вы устраиваете пир, и не утерпел, приехал. Знаете, величайший наш враг — скука. А я, признаться, изрядно заскучал в де­ревне.

Андрей не научился еще разбираться, когда Улы­бышев говорит шутя, когда серьезно. Да, кажется, и никто другой в этом не разбирался. Во всяком слу­чае, Горностаев поморщился, Нина смутилась, Ма­рина Чередниченко насмешливо взглянула на дирек­тора. Только Орич и Велигина ничего не слышали. Как только молодые люди отошли от Веры, Орич принялся «выяснять отношения».

Они «выясняли» свои отношения ежедневно и все­гда в повышенном тоне, и Андрей, взяв их под руки, отвел на террасу. Когда он вернулся, Улыбышев раз­говаривал о делах. Он расспрашивал Горностаева о работе подвесной дороги, о повышении удоев. Поинте­ресовался общим дебитом энергии, которую Чередни­ченко получила на своей установке за те две недели, что он отсутствовал. Но его манера расспрашивать о делах была не навязчивой, так что сохранялось впе­чатление общей беседы, хотя в сущности спрашивал только он, а остальные лишь отвечали.

Расспросил он и Андрея. Понравилась ли ему ла­боратория, получены ли измерительные приборы, когда он может приступить к работе? И Андрей отве­тил и даже пожаловался на трудности знакомства с другими лабораториями. В душе он завидовал Улыбышеву: заведи он такой разговор сам, пирушка сразу превратилась бы в производственное совещание…

— А когда можно навестить вашу лаборато­рию? — спросил Улыбышев, и Андрей торопливо сказал:

— Милости прошу! Хоть завтра!

— Смотрите, я жестокий критик! — предупредил Улыбышев, но и это у него получилось так мило, что следовало только склонить голову, хотя покровитель­ственные интонации, проскальзывавшие в голосе ди­ректора, несколько смущали и коробили Андрея.

Дверь из соседней комнаты широко распахнулась,

и в ней появился Райчилин. Не проявив никакого удивления по поводу прибытия Улыбышева, он про­возгласил:

— Кушать подано!

«Э, да они сговорились заранее!» — усмехнулся Орленов. Конечно же, Улыбышев не хотел затруднять своих новых сотрудников — не так-то просто пригла­шать начальника! — он просто пришел невзначай, вернувшись из командировки.

С искренним изумлением Орленов увидел, что несоединимое соединяется. Марина Чередниченко беседовала с Ниной, Орич подсел к Горностаеву, Рай­чилин и Вера заговорили о каких-то улучшениях в теп­личном хозяйстве, а сам Андрей оказался в кругу мо­лодых сотрудников, искренне интересовавшихся его прибором. И над всем этим разноголосым шумом, по­хожим на шум хорошо заработавшей швейной мастер­ской, царили мягкий голос Улыбышева и милое сия­ние, исходившее от Нины. Наконец-то она чувствовала себя настоящей хозяйкой. Пирушка пошла по нор­мальному пути!

Уже Орич собирался выпить на брудершафт с Гор­ностаевым, а тот пытался урезонить его; Шурочка Му­ратова, маленький котенок, наряженный в цветастое шёлковое платье, требовала музыки и следила обо­жающими глазами за Ниной, видимо пытаясь поста­вить себя на место хозяйки и запомнить образец, что­бы когда-нибудь самой повторить все это; рыболовы сговаривались под выходной отправиться за лещами; охотники хвастали кто ружьем, кто собакой, — одним словом, все пошло на лад. И Андрей понял: они при­няты в сообщество работников филиала. Только одно смущало его: без вмешательства Улыбышева они с женой вряд ли добились бы этого так просто.

Райчилин включил радиолу. Нина и Улыбышев пе­реглянулись и одновременно поднялись навстречу друг другу. Вслед за ними поднялись и другие пары. Но Андрей видел только жену и Улыбышева. Они танцевали свободно, легко. Улыбышев разговаривал, Нина смеялась одними глазами. Временами их засло­няли другие пары, но Андрею казалось, что все, что здесь происходит, происходит только для них. Для них играет музыка, для них это шумное веселье, как фон, созданный художником, чтобы лучше выделить героев. Это ощущение, внезапно возникнув, больше не ухо­дило.

И когда с Ниной танцевали другие, когда сам Ан­дрей танцевал с ней и с другими, ему все казалось, что глаза Нины и Улыбышева постоянно встречаются, будто Нина, как привязанная, поворачивает голову туда, где слышится мягкий голос Улыбышева, а он, непринужденно разговаривая с другими, смотрит только на нее.

А Нина и в самом деле была от души благодарна Борису Михайловичу. Весь ее маленький опыт хо­зяйки дома подсказывал, что без него вечеринка не получилась бы. Андрей — хороший муж и товарищ, но чересчур занят своими мыслями. С таким человеком интереснее разговаривать с глазу на глаз, тогда он легко открывается, умеет увлечь своими мечтами, по­шутить даже над собственными неудачами. Но, что ни говори, в этой любви к затворничеству как раз и ска­зывается та ограниченность, которая так присуща большинству работников науки. Борис Михайлович еще в первую встречу пошутил, что напрасно Нина вышла замуж за научного работника. «Специалист похож на флюс, он всегда односторонен!» — сказал тогда Борис Михайлович. «А как же вы?» — спросила она. «О, или мой флюс незаметен, или я плохой науч­ный работник!» — засмеялся Борис Михайлович.