Электрический остров
Шрифт:
— Яснее!— вскрикнул Орленов, чувствуя, что ему надо немедленно за что-нибудь ухватиться, чтобы не упасть. Под рукой оказался переключатель, он машинально нажал на него, и в то же время тракторный мотор загудел. Райчилин отступил — Андрей не понял, из боязни ли перед электричеством или от его взгляда.
— Зачем вы, собственно, так? — пробормотал Райчилин.— Нина Сергеевна сегодня ушла от вас. Умалчивать об этом, по-моему, смешно… Всем известно, что вы затеяли борьбу с Борисом Михайловичем только из ревности…
Может быть, он и боялся, но держался спокойно. Ему доставляло удовольствие отщелкать
Марина, наблюдавшая сцену с таким лицом, словно у нее на глазах убивали человека, взяла трубку. Орленов уже закрывал дверь, когда она крикнула:
— Андрей Игнатьевич, вас из обкома.
Орленов, пошатываясь, вернулся. То, что случилось, должно было произойти. Он это знал, ждал этого, только боялся сказать себе, что такое может случиться. И вот — случилось! Тут ничего не поделаешь. Он видел лица как в тумане. Райчилин смотрел на него даже с соболезнованием. Марина стояла у телефона, опустив голову. Андрей взял трубку.
Помощник Далматова спрашивал, не может ли товарищ Орленов приехать на прием завтра к восьми часам вечера.
— Да… — хрипло ответил Андрей и положил трубку.
Он взглянул на Райчилина. В глазах у него прояснело, словно холодный свет рассудка прогнал весь туман. Он ненавидел Райчилина, ненавидел Улыбышева, он знал, что это обманщики, жулики, которые пытались нечистыми руками ухватить удачу, а попутно украли у него жену. Они могут натворить еще много дурного, если он не остановит их! Пусть потери будут невозместимы — воры не всегда возвращают украденное, — но он не даст им обкрадывать других. И странное торжество было в его ненавидящих глазах, когда он сказал:
— Слышали? Завтра я буду в обкоме…
— Очень рад, очень рад,— невнятно пробормотал Райчилин. Казалось, он думал о другом. Потом он взглянул на Чередниченко. — Вам, Марина Николаевна, придется пока передать ветростанцию Велигиной. Борис Михайлович распорядился, чтобы она продолжала ваши наблюдения. Когда вы начинаете работу? В восемь? Отлично! Так приходите на ветростанцию к половине восьмого, Велигина вас будет ждать… — Потом он снова взглянул на Орленова и добавил: — А вам следует побриться, Андрей Игнатьевич. Нельзя так распускаться! И, пожалуйста, обратите внимание на технику безопасности в вашей лаборатории. Вы работаете не один! Да и ваша жизнь дорога! Если не Нине Сергеевне, так всем нам, государству! Посмотрите, кругом листы меди, провода, а ток у вас напряжением две тысячи вольт… Ну, пока! Я доложу Борису Михайловичу, что прибор готов.
И он вышел легкой походкой, больше он не боялся ни медных листов, ни проводов, так как самое трудное было позади. Но едва он оказался за дверью, как прислонился к стене, словно боялся упасть.
Итак, Орленов обогнал его. В то самое время, пока Райчилин ходил вокруг да около, Орленов готовил самый сильный удар. И вот он скоро нанесет его!
Странно, почему так болит под ложечкой? Тошнит и кружится голова. Райчилин чувствовал себя так, словно удар был уже нанесен и нанесен физически, прямо в солнечное сплетение, и он никак не
Опять это проклятое предвидение! Больше всего Райчилин боялся вопроса: а что будет тогда? Предвидение плохого выбивало его из колеи, тут он становился похожим на Улыбышева и начинал рисовать свое будущее самыми мрачными красками. Вот и сейчас, когда оказалось, что Орленов не упал и они, наоборот, только рассердили его, и он поднялся на дыбы, как таежный медведь, будущее потускнело…
Райчилин долго простоял у двери, прислушиваясь к невнятным голосам Орленова и Чередниченко. Как видно, Марина Николаевна пыталась успокоить Орленова. «Навряд ли ей это удастся, — со злорадством подумал он, — но этого мало, мало! Нам ведь надо выбить Орленова из игры, а это не удалось!»
Мрачными, потемневшими глазами оглядывал Райчилин дверь, на которой торчал страшный знак: череп с перекрещенными костями, и думал, почему Орленов, даже сраженный его новостью, не ухватился по ошибке за какой-нибудь обнаженный провод? Было бы так хорошо для всех, кроме, может быть, самого Орленова, если бы он лежал сейчас распростертый, почерневший от удара молнией, которых так много спрятано в его лаборатории. Райчилин горько усмехнулся: жаль, что представившееся не сбылось! И, втянув голову в плечи, словно боясь, что его кто-нибудь тут увидит, он пошел к выходу. Нет, ему никогда в жизни не везло! Никто не приходил ему никогда на помощь в серьезных делах, ни природа, ни бог, ни люди. А сейчас ведь все его будущее зависит от того, сможет ли Орленов завтра быть в обкоме. Если он туда не придет, тогда…
Это «тогда» было лучше предыдущего! Тогда… испытания начнутся своим чередом, а потом, потом придет исполнение желаний, потому что победителей не судят, как объяснял ему не однажды Улыбышев. Жаль только, что никогда и никто не делал за Райчилина грязной работы, и если наступало время делать ее, браться за вилы приходилось самому…
4
Когда дверь за Райчилиным закрылась, Андрей вдруг охватил голову руками и тихо спросил:
— Что он сказал? Что он сказал?
— Идите домой, голубчик! — плачущим голосом посоветовала Марина. — Может быть, все это сплетни?
— А если нет? — отчаянно вскрикнул Орленов.
— Тогда разыщите ее, остановите! Она поймет…
Он знал, что Нина не поймет. И Чередниченко тоже знала это.
Однако он оделся, вышел из лаборатории и поплелся домой. Он шел, как тяжелобольной, не замечая ни погоды, ни людей, которые обходили его, заметив опущенную голову, волочащиеся ноги. Одни думали, что Орленов пьян, другие уже знали о его горе. Но ни те, ни другие не осмеливались подойти к нему.