Электрон неисчерпаем
Шрифт:
– Но я всегда понимал дело так, – сказал врач, – что атомное оружие есть оружие сдерживания. Любой войны – в том числе и обычными средствами.
– Раньше я сам думал так… то есть сразу после института я вообще ни о чем не думал, я просто с головой окунулся в науку – знаете, как конструкторы более приземленного, что ли, стрелкового оружия: упиваются кинематикой и абстрактными техническими характеристиками своего детища, не думая о том, что из этого детища будут стрелять в людей. Из автомата Калашникова убили уже, наверное, больше, чем за всю мировую войну, – а он ничего… да, так вот: сначала я вообще ни о чем не думал, кроме науки, – прибавьте сюда еще пыл самоценного юношеского само– и честолюбия, потом, годам к двадцати пяти, чувство моей сопричастности грандиозному делу пробудило во мне заразу патриотизма… во-первых, я о многом тогда не знал, а во-вторых, эта
Иван Ильич замолчал… вспомнил себя двадцать лет назад. Двадцать лет – как вчера. Михаил Степаныч сложил кончики пальцев обеих рук и поднес указательные к губам.
– А разве не так?
– Нет, не так… Сдерживание взаимным страхом – это абсурд… абсурд, я хочу сказать, в том смысле, что долго сдерживать не получится. Посадите в пороховой погреб двоих вооруженных пистолетами врагов, и через месяц, через два, через год погреб взлетит на воздух. Причин может быть много… кто-то сошел с ума, кто-то решил, что попадет точно в противника, а не в бочку, кто-то вырыл себе надежное, как ему показалось, убежище, ктото случайно нажал на спуск, кто-то бросился на своего противника и хотел его придушить… по аналогии с обычной войной, когда еще не применяется, но уже есть ядерное оружие, – а тот понял, что его непременно задушат, и выстрелил… Имейте в виду еще вот что: я вам с полной ответственностью, как профессионал, говорю, что через пятьдесят лет ядерным оружием будут владеть все страны мира… ну, может быть, остров Маврикий не будет. Договор о нераспространении ядреного оружия бессмыслен… он имеет какой-то смысл, потому что отодвигает катастрофу во времени, то есть для ныне живущих людей, но сдержать распространение любого оружия и вообще любой технологии невозможно: ни пороха, ни шелкопрядения, ни атомной бомбы… кстати, лет сто назад в Европе существовало движение, требовавшее запретить только что сконструированные пулеметы. Грубо говоря, двести человек с пистолетами будут сидеть в пороховом погребе и терзаться экономическими, национальными или религиозными претензиями друг к другу. Долго они там не высидят…
Михаил Степаныч пожевал губами и достал новую сигарету.
– А-а… ваше нынешнее состояние как-то связано с этими умозаключениями?
– Да.
– Но помилуйте… Вероятность погибнуть, например, от несчастного случая или неизлечимой болезни есть у любого из нас.
– Да, но я говорю не об одном из нас, а о человечестве в целом… Вы меня не совсем правильно поняли. Наверное, вы подумали, что мое настроение проистекает из страха погибнуть во время грядущей войны. Нет… я думаю, на наш с вами век хватит мира: пока большинство государств не стали ядерными, у лидеров есть выход для своей агрессии и патриотизма… в страны третьего мира: Вьетнам, Афганистан, Чечня…
– Я предположил вашу личную тревогу лишь потому, что страх перед ядерной войной – не такой уж редкий случай в нашей практике. Лет пять назад у меня была пара: жена не хотела рожать, потому что была уверена, что ее ребенок погибнет в третьей мировой войне. Частный случай мегаломанической депрессивной идеи мировой катастрофы… Муж, конечно, был в отчаянии.
– Мудрая женщина, – пробормотал Иван Ильич.
– Простите?
– Я хочу сказать, что, по моему мнению, ядерный или равноценный ему конфликт и, как следствие, гибель всего человечества… или хотя бы цивилизации – неизбежны.
– Но вы ведь не можете утверждать это наверное. Двести вооруженных людей среди бочек с порохом – это, конечно, впечатляет… как иллюстрация, – но… Все-таки двести государственных лидеров – людей, конечно, далеких от нравственности, но, уже как условие для политической деятельности, расчетливых и осторожных, – это не двести обычных, средних людей… Случайность, конечно, не исключена – но не вероятнее ли предположить, что когда у всех государств будет ядерное оружие, войны вообще прекратятся? Знаете, как у горских народов: все ходят с кинжалами и поэтому десять раз подумают, прежде чем сказать грубое слово соседу.
– А на одиннадцатый скажут, – вздохнул Иван Ильич. – Вы правы, что на какое-то время после всеобщей… ядернизации войны действительно прекратятся. Возможно, что даже лет пятьдесят
Михаил Степаныч тоже вздохнул. Вид у него был несколько обескураженный – как-то не шедший его лицу.
– Трудный достался вам пациент? – чуть улыбнулся Иван Ильич.
– Ну что вы, какой пациент, – сказал врач и тоже улыбнулся, возвращая своему лицу прежнее – спокойно-доброжелательное – выражение. – Просто медику, согласитесь, нелегко опровергнуть физика-ядерщика в его рассуждениях о грядущей ядерной катастрофе. И все же… поскольку мы не касаемся технической стороны дела, осмелюсь сказать: мне представляется, что ваша эсхатологическая концепция не вполне убедительна. Конечно, война может быть, – но это не значит, что она будет на все сто процентов.
– Можно сказать, что значит, – сказал Иван Ильич. – Вот смотрите… – Вдруг на него привычно навалилась усталость. Зачем?… – Впрочем, в общих чертах я вам уже все рассказал…
– Нет-нет, продолжайте, прошу вас, – сказал Михаил Степаныч и твердо посмотрел на него. – В конце концов, я тоже живу на этой земле.
Иван Ильич вздохнул.
– Ну, это можно проиллюстрировать математически… Не бойтесь, все очень просто… как говорил Ферми, теория только тогда созрела, когда ее можно объяснить на пальцах. Что нужно для того, чтобы погибла Земля?… – Он вдруг подумал о том, что со стороны эти его слова, он сам, произносящий эти слова, и доктор, внимательно слушающий его, – картина, действительно достойная сумасшедшего дома. – Для гибели Земли надо, во-первых, иметь технические средства для ее уничтожения, а во-вторых – военный конфликт с применением этих средств… Вы помните, что такое математическая вероятность?
– Ну… боюсь, что в самых общих чертах. Если бросают монету, то приблизительно в половине случаев выпадет орел, а в половине решка. Примерно на таком уровне.
– Этого вполне достаточно. Вероятность выпадения или орла, или решки в одном броске – одна вторая. Вероятность, что подброшенная монета просто упадет, – единица, то есть это событие достоверное, можно сказать, необходимое… Так вот: лет сто назад вероятность гибели человечества в вооруженном конфликте равнялась нулю, потому что хотя вероятность войны была высока… – Россия, например, которой все было мало земли, воевала каждые четверть века, – но вероятность уничтожения человечества пироксилином и динамитом была нулевой. Это я вам рассказываю для того, чтобы математически обосновать элементарную с точки зрения здравого смысла вещь: принципиальное отличие всех прошедших эпох от нашего времени в том, что Земля может быть уничтожена в любую минуту. Чтобы она не была уничтожена с вероятностью, равной единице, необходимо, чтобы вероятность войны была нулевой. При наличии двухсот суверенных и в скором времени ядерных государств и нынешнем культурном и нравственном уровне заслуживающего своих правителей человечества этот нуль не может быть никогда. Всего тридцать лет назад мир уже стоял одной ногою в могиле, когда Хрущев повез на Кубу ракеты, а Кеннеди вознамерился ему помешать. Помните, черный вторник?
– Да, конечно.
– Нынешняя ситуация на Балканах тоже чрезвычайно опасна, и только из-за раздрая в России она не переходит в критическую… Я вам называю эти, так сказать, особые точки для того, чтобы вы отчетливо осознали: вероятность войны не равна нулю. Оценить ее очень трудно… я спрашивал знакомого планетарщика – есть такие, составляют так называемые планетарные модели человечества, это сотни уравнений высоких порядков, и пытаются предсказать будущее, – так вот, они этого не знают, и немудрено: аналогов ситуации, когда война означает самоубийство, в истории нет. Но вероятность эта, как вы понимаете, есть, потому что зависит это лишь от людей, а вам лучше меня известно, что от человека можно ожидать все, что угодно…
– Да, но от частного человека, – осторожно сказал врач.
– И от государственного тоже. Ведь вы же, наверное, знаете, что три самые крупные и самые агрессивные личности за последние двести лет – Наполеон, Сталин и Гитлер – были психически, мягко говоря, нездоровыми людьми… причем первый, несомненно, был бы избран, второй – мог быть избран, а третий – и был избран вполне демократическим путем… Так вот, к чему я это все так долго и нудно, вы уж извините меня, говорю: к тому, что вероятность ядерной войны не равна нулю. Причем она не просто не равна нулю – какая-то ничтожная вероятность есть даже того, что завтра Луна упадет на Землю, – она значимо не равна нулю.